Руди Данциг - В честь пропавшего солдата (1984-1985)

«Как ты думаешь, когда мы вернёмся в Амстердам, то американцы там всё ещё будут?»

Она задыхается и её голос звучит напряжённо, словно каждое слово даётся ей с трудом.

«Я же тебе говорила, что ты не должен испытывать страх перед ними, они останутся ещё довольно долго. И это не американцы, а канадцы».

Если бы мы остановились, то я бы мог оглядеться вокруг, и быстро обнаружить ту дорогу. Мне кажется знакомым это место, с нависающими деревьями и низким кустарником по краям.

«Мама, может нам сделать перерыв? Мне здесь жёстко сидеть».

Это соответствует истине: из-за полных боковых сумок я вынужден сидеть с широко расставленными ногами и внутренняя сторона моих бёдер кажется мне обработанной наждачной бумагой. Но моя мама упорно продолжает крутить педали, до тех пор, пока мы не замечаем Яна и его мать, стоящих у съезда на боковую дорогу. Мы садимся на обочине дороги и мать Яна разворачивает пакет с бутербродами с маслом.

«Он, кажется, уже забыл про всё», — слышу я, как моя мама говорит полушёпотом.

«Как это быстро происходит: слёзы на мгновение и через минуту опять безмятежная радость».

Я жую свой бутерброд и смотрю вдоль дороги, пока не замечаю среди деревьев крышу с небольшими, слегка выступающими окнами.

Воспоминая о комнате, я начинаю чувствовать запахи древесины и одеяла на матрасе. Ян, который приступает уже к третьему своему куску хлеба, сидит, прислонившись к дереву на обочине дороги. Он щелчками сбрасывает муравьев, карабкающихся по его ноге и целится при этом в мою сторону.

«Класс, какое путешествие, да? Будет что вспомнить».

Если бы он знал, что я здесь был гораздо раньше, и не в одиночку, а с американским солдатом, на американской машине. Оттуда, где я сижу, я могу видеть его ногу без штанов, его гладкую, стройную лягушачью лапку. Но я равнодушно смотрю и удивляюсь себе, как мог я — совсем недавно и так долго, как мне кажется — тосковать по этому телу, мечтать и мучиться мыслями о нём. Я, как можно более незаметно, перехожу на другую сторону дороги и вглядываюсь между деревьями, в надежде увидеть среди разросшейся зелени поляну или заброшенную дорогу.

Волосатые ноги обхватывают мои бёдра и подбородок болезненно давит, попеременно, то на шею, то щёку, а я слышу задыхающийся голос:

«Hold it, yes, go on, move. Yes». [57] Держи его, да, продолжай, двигай. Да ( англ. ).

Велосипеды поднимают и с преувеличенными стонами и вздохами вытаскивают из канавы на дорогу.

Лица в ожидании смотрят на меня. Мать Яна трезвонит велосипедным звонком.

«Если ты не поторопишься, то тебе придётся идти в Леммер пешком».

Неуклюже, широко раскинув ноги, уравновешиваюсь я на багажнике и с яростью сжимаю ногами переполненные боковые сумки.

«Ну, давай, продержись ещё часок, я думаю, что мы вскоре доберёмся до Леммера».

Она трогается, цепь кряхтит, и колёса с трудом катятся по лесной дороге. Я устал, мне хочется откинуться назад. Я тут же падаю с велосипеда. Между зубами застряли крошки чёрного хлеба, создавая сладковатый привкус. Я ковыряюсь языком в зубах и жую забытый хлеб.

Чтобы не забыть привкус Волта, я должен помнить его дыхание и вкус его слюны в моём рту. Но как это сделать, как запомнить вкус, как запомнить запах?

У корабля стоят двое мужчин в синих комбинезонах. У одного из них винтовка, которую он держит так, словно в любой момент собирается пустить её в дело. На набережной стоит куча народа, но для того, чтобы туда попасть, нам нужно пройти мимо этих двух мужчин.

«Пошли, — говорит моя мама, — не бойся».

Я оглядываюсь на Яна, который со своей мамой всё ещё стоит у кассы, где мы покупали билеты для поездки.

«Они сейчас подойдут. Если мы поторопимся, то ещё сможем занять хорошие места».

Я иду с ней к тем мужчинам, которые спрашивают документы и настойчиво просят открыть велосипедные сумки, затем что-то недоверчиво ищут там.

«Что вы хотите найти? Я думала, что война закончилась», — коротко бросает им она, но её голос звучит весело.

Когда сумки снова закрыты, то я вижу, как они шутят с моей мамой, и слышу, как один из них говорит с нею на ты. Я чувствую себя возбуждённо и польщён, что они так мило общаются с ней, однако, не смотря на это, я обеспокоен и ощущаю злость за её легкомысленный смех.

«Это твой мальчик?» — спрашивают они её.

«Вы собираетесь подняться на борт?»

«Это мой сын. Он год жил во Фрисландии, и теперь мы едем назад, в Амстердам. Я забрала его».

Беседа сразу же прекращается и я облегчённо следую за жёлтым платьем. Кто-то несёт наш велосипед по сходням и мы осторожно следуем за ним. Под собой, между кораблём и причалом, я вижу пенящуюся чёрную воду. Корабль кажется мне огромным, он ярко белый и повсюду я вижу лестницы, двери и маленькие коридоры. Палуба мокрая, здесь есть и лужи, которые источают солёный морской запах, напоминающий мне о прежних каникулах и о палатке Волта, с её мягкой, душистой защищённостью.