Руди Данциг - В честь пропавшего солдата (1984-1985)

«Тут какая-то ошибка. И ничего не изменить…»

Я притворяюсь, будто я что-то понимаю и пробую улыбнуться.

Когда я хочу встать, меня внезапно охватывает слепой страх.

На деревянных ногах я иду к своему чемодану, а затем к входной двери.

Они смотрят на меня и у меня появляется ощущение, что они облегченно вздыхают.

Прежде чем что-то соображаю, я оказываюсь сидящем на велосипеде за человеком в пиджаке.

Так я со страхом понимаю, что теряю последних знакомых мне людей в своей жизни, Фрейлейн и водителя… Теперь я один на один с этим молчаливым человеком, крутящим педали велосипеда и пригнувшимся из-за ветра. Мы едем по деревенской улице, которая выходит на дорогу, пересекающую пастбище с одиноким сараем. Проезжаем мимо нескольких коров и овец, глядящих недовольно из придорожной канавы.

Я уверен, что даже для коров мое появление странно, потому что они время от времени поднимают головы и смотрят на меня недоумённо своими круглыми, влажными глазами.

Внезапно мужчина останавливается посреди пастбища и спускается с велосипеда.

«Это конец, — говорит он. Я вижу, что он прилагает все усилия, чтобы говорить ясно и понятно. — Мы едем в Лаксум, на берег моря. Там живут рыбаки, хорошие люди. Теперь я должен быстрее вернуться назад. Мы забыли чемодан в воскресной школе».

И вот я остаюсь один на дороге. Вокруг нет ни одной живой души.

Это ловушка, конечно же этот человек никогда не вернётся и я умру от голода, так это и было задумано. И мой отец знал это с самого начала.

Просто хотели от меня избавиться.

Человек сказал: «Мы едем к рыбакам», и это уже был обман.

Мой отец всегда говорил, что я еду к фермерам. Фермеры — это овцы, амбары, стога сена, козы и лошади. Это я знаю из учебников. Рыбаки?

В моём воображении предстали ветхие хижины на открытом всем ветрам побережье, два старика, сидящие и чинящие рыбацкие сети.

Я не люблю рыбу, и никогда в жизни не полюблю, лучше уж умереть от голода, чем съесть её! Что я здесь делаю, зачем оставил всё, что любил? Где моя мать, где мой родной дом? И куда попал Ян? Если бы я знал, где он, то мы могли бы бежать вместе.

Если я вернусь обратно, то может смогу найти нашего водителя? Надо спешить, может машина всё еще в деревне.

Искра надежды затеплилась во мне: я начинаю бежать обратно. В тишине гулко отдается топот моих ног. Я чувствую во рту привкус крови от прокушенной губы.

Корова смотрит на меня и мычит громко и горестно. Вдали я вижу возвращающегося мужчину, на руле велосипеда болтается мой чемодан. Когда я, задыхаясь, останавливаюсь возле него, он смотрит с удивлением, но ничего не спрашивает.

Мне становится совестно и немного смешно. Сконфуженный, я забираюсь на багажник велосипеда.

Мы едем по дороге, которой нет конца.

«Видишь дамбу, там, где заканчивается дорога? Нам туда».

Я выглядываю из-за спины мужчины и получаю удар ветра в лицо. Я прячусь опять за его спину: всё равно увижу, когда доедем.

«Спускайся. Это Лаксум. Мы приехали».

Я осматриваюсь и вижу голое, открытое всем ветрам пространство с несколькими отдалённо стоящими друг от друга домами. Эти несколько домов и есть деревня? Чувство одиночества и тоски судорожно сжимает моё горло.

Мы перебираемся через деревянную изгородь и идём по высокой траве.

Пасущиеся лошади фыркают в нескольких шагах от нас и я стараюсь держаться поближе к мужчине.

Ещё одна изгородь и слева от неё небольшой дом. Ни деревьев, ни кустов. Пустошь.

Входная дверь расположена в задней части дома и состоит из двух половин, верхняя из которых приоткрыта.

«Акке», — зовет человек, он снимает деревянные башмаки, и мы заходим в дом.

В небольшой низкой комнате стоит, нагнувшись, большая, грузная женщина в тёмной одежде, с большими округлыми формами. Когда она выпрямляется, то комната кажется слишком маленькой для неё. Она обладает мужественным лицом и пронзительными глазами, которые вызывают у меня страх… Она идет к столу и усаживается на стул возле него.

Богиня моей судьбы, посмотрев на моего спутника и меня, громко смеётся.

«Боже мой, это наш ребенок войны». Она тщательно осматривает меня с головы до пят.

«Но мы просили девочку для нашей Пики, чтобы была ей подружка».

Его голос звучит сердито и угрожающе.

Она снова встаёт и заполняет собой комнату.

Она подходит ко мне, отрезая пути к отступлению.

«Сядь там».

Я сажусь на стул у окна, на который она указала.

Снаружи пастбище, пустошь и ветер. Внутри пахнет едой и горелой древесиной.