Руди Данциг - В честь пропавшего солдата (1984-1985)

И то, что он лежал с голым задом на мне — вообще никуда не годится.

Неожиданно я пугаюсь: если завтра я не приду к нему, то тогда придёт он и возьмёт меня в плен?

Моя рука горит, спина мокрая от пота. Я переползаю через Мейнта, чтобы выйти из алькова и пойти в туалет. В дверях я останавливаюсь: повсюду в темноте мне мерещится нечто; я бдительно ощущаю его присутствие, оно сдерживает дыхание, крадется, прячась в темноте, чтобы схватить меня. Я бегу обратно в дом, туда, где Мейнт протестующе рычит и со стоном переворачивается на другой бок.

Поцеловать кого-нибудь — значит любить его: Волт так крепко меня обнимал, словно хотел расплющить. Почему он это делает, ведь он даже не знает меня?..

Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть. И не думать про «это». Разве это плохо, когда кто-то обнимается? Диет говорит, что думать о таких вещах — это грех, но если он американец, то может ли он грешить, ведь они делают только хорошие вещи?

Жжение в моём плече прекратилось.

Он тайком пробирается ко мне и улыбается мне, давая понять, чтобы я молчал и никто не смог бы услышать нас. Его ноги волосаты и из пасти свисает розовый язык. Он — дохлая кошка…

С тяжёлой головой я просыпаюсь, отчаяние охватывает меня при мысли, что нужно вставать. Мейнт встаёт с кровати после отчаянного зевка и потягиваний, я же упрямо пытаюсь лежать неподвижно, делая вид, что ещё сплю. Я скажу, что болен, поэтому и не встаю. Жизнь вне алькова приобретает для меня вид катастрофы. Мне больше ничего не хочется.

Нерешительно я натягиваю одеяло на себя: засохшие пятна по нижнему краю моей рубашки и боль в руке, появляющаяся при каждом моём движении — вещи, с которыми мне не хочется иметь дело. Но Мем распахивает альковные двери и стягивает одеяло.

«Пора, мой мальчик, ты не должен залёживаться».

Хейт и Попке ещё сидят за столом, как в воскресное утро; после вчерашнего праздника все встали позже обычного и ещё не покидали дом.

Тринси помогает Мем в уборке после завтрака и замечает моё бледное лицо.

«Привет, малыш, — говорит она, — праздник закончился, нужно возвращаться к работе. Но фермер этим утром обойдётся без меня, и у вас нет школы, значит я могу себе позволить отдохнуть до полудня».

Я ощущаю ледяную воду на лице, и пока Тринси не смотрит на меня, я лезу мокрой рукой под рубашку и прикладываю её к предплечью.

Такое чувство, будто рану колют иголками. Мем угрюмо ходит по дому и толкает детей; они мешают ее свободному от работы утру и не вовремя попадаются на её пути. Я получаю в руки кусок хлеба:

«Вот, съешь на улице».

Хейт с Пики медленно бродят вдоль забора пастбища — выходной день и не нужно идти в церковь. Он осторожно выдёргивает овечью шерсть из колючей проволоки ограды и скатывает её в комок. Мой рот набит хлебом. Слышно, как внутри дома что-то с грохотом падает и следом звучат ругающиеся голоса. Янси, плача, выбегает из дома и скрывается в сарае. Последствия вчерашнего праздника.

Я иду за дом, куда не задувает ветер и бросаю остатки хлеба в канаву. Нащупываю в кармане штанов клочок бумаги, ставший мягким как клочок ткани. Я хочу прочесть, я хочу вновь увидеть эти символы, несущее таинственное послание и подержать это в пальцах, словно сокровище.

Мейнт сидит у канавы и палкой отпихивает ряску. Солнце своими лучами сквозь чёрную воду слегка освещает дно, где жук стремительно движется среди водных растений.

«Ест головастиков, — шепчет Мейнт. — Нужно его убить».

Я копаюсь в воде. В ряске копошатся маленькие оранжевые существа, беспокойными кругами опускающиеся на дно канавы.

«Нужно что-нибудь найти, куда можно будет посадить лягушек», — говорит Мейнт, но я исчезаю в туалете вместо того, чтобы помогать ему.

«Wednesday, 10 o’clock», — тире с буквами L и W; и крест как знак, означающий место встречи. Ещё есть большая Т: вертикальная черта — это дорога из Вамса на Лааксум, а поперечная должна означать дамбу. Десять часов — сколько времени у меня ещё есть?

Мейнт стучит по двери.

«Ты ещё не закончил срать? Я иду в гавань искать банку. Пошли».

Через окошко я вижу пустынную, залитую солнцем дорогу на Вамс.

Я спускаю штаны вниз, присаживаюсь над круглым отверстием в доске и надеюсь, что Мейнт уйдёт в гавань один. Я скребу живот, обнажая те части тела, которые должны оставаться скрытыми и погребёнными под всей этой одеждой. Уборная, в которой я нахожусь, лучше всего подходит для этого. Я рву бумагу и позволяю кусочкам опуститься через отверстие в вонючую пещеру.