Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге

Интересно, что скажут родители? Интересно, узнает ли сестра два моих близоруких глаза, которые так часто таращились на нее с ненавистью и презрением?! Узнает! Сестра схватит мое ухо и прокричит: «Д оигрался, братик, доигрался?! Ну, и как тебе в аду?!»

Родителям сообщат: «Вашего сына казнили как шпиона. О да, вы многого не знали о собственном сыне, и, признаться, мы тоже не знали. Лэнгли взял его в оборот. Каков подлец, они обещали ему тепленькое местечко и кинотеатр! Он, наверное, полагал, что сделан из титана, а не из мяса с костями, как мы с вами? Расскажите про его детство. Расскажите, чем он увлекался и какие книги читал? С кем он поддерживал контакт в последнее время? Кто был его другом? Кто был его врагом? Кого он ненавидел, а кого любил?.. Да, извините, мы понимаем, что вам тяжело, смерть сына – дело непростое. Но вы обязаны отвечать на наши вопросы, ведь именно вы воспитали предателя. Перебежчика! Откуда мы знаем, можно ли вам доверять? Сейчас вы поедете с нами, а дом ваш перевернут вверх дном. Собирайтесь! Дом ваш разберут по кирпичику, не сомневайтесь. К прежней жизни вы уже никогда не вернетесь. Итак, вопрос номер первый: на кого вы работаете?»

Да, они долго будут допрашивать родителей и всех тех, с кем я имел дело в последнее время. Секретное подземелье за Киевом – вот где проведут мои близкие остаток жизни.

И во всем виноват именно я!

Черный отпечаток ладони на белой двери… Дрожащей рукой я сунул ключ в замочную скважину, распахнул дверь и схватил на кухне мочалку с моющим средством. Я принялся тереть отпечаток изо всех сил. Тер его и тер, а он не исчезал, тогда я попытался сорвать дверь с петель, плевать на соседей, пусть думают обо мне все, что хотят, пусть говорят: «Этот европеец-тихоня, проживавший в квартире напротив, окончательно рехнулся. Да он сошел с ума. Тю-тю, мажнун! Может, от жары? Европейцы не способны привыкнуть к нашему климату. У них, знаете ли, мозги плавятся от нашего солнца. Вытекают через уши. Или во всем виновата пустыня? Мы дремали дома и услышали шум. Этот агбаль (идиот) пытался выломать собственную открытую дверь. Он ее-таки выломал и куда-то утащил».

Куда-то?! Я хотел сжечь проклятую дверь! Но мне не удалось оторвать ее, и тогда в голову пришла гениальная мысль – закрасить или заклеить проклятый черный отпечаток!

Моя ладонь идеально подходила под отпечаток.

Они все продумали!

Я побежал на балкон, где хранился различный хозяйский инвентарь – от кальянов до лопат, и принялся искать, чем бы закрыть или замазать отпечаток. Но вместо инвентаря на балконе оказались банки с черной краской: открытые и закрытые, перевернутые и стоявшие, как надо, банки разных производителей, банки большие и маленькие, пол балкона и стены были вымазаны черной краской!

И тут я услышал визг тормозов во дворе.

Осторожно выглянув через окно, я увидел, как из микроавтобуса выпрыгнули четыре человека в защитной форме, их лица закрывали маски, у троих имелись автоматы Калашникова, и один в руке держал пистолет…

Они бросили меня в камеру полицейского участка на окраине Старого города. В камере воняло мочой и имелось окошко размером со спичечный коробок, через которое проникал лучик бледного электрического света. Камера была таких размеров, что спать в ней, вытянувшись в полный рост, не представлялось возможным. Под дверью постоянно дежурил автоматчик. Я изучал стены, пытался достать до потолка, но ничего полезного не обнаружил. Из еды давали заплесневелую лепешку, выпачканную в грязи, и мутную воду с привкусом дизельного топлива. На зубах скрипел песок. Я утратил чувство времени и не мог понять, день сейчас на дворе или ночь? И сколько суток прошло с момента моего заточения? Для испражнений мне иногда приносили ведро, а иногда и не приносили.

Я просил их предоставить телефон для связи с посольством, но они игнорировали мои просьбы и вообще не разговаривали со мной.

А потом пришли пьяненький Халид вместе с Арафатом, выволокли меня из камеры и затащили в абсолютно пустую комнату со стенами без штукатурки. Под потолком сиротливо висела лампочка на длинном проводе. Арафат стоял с автоматом у двери, а пьяный Халид, периодически засовывая дуло пистолета мне в рот или приставляя пистолет к виску, беседовал со мной.

– Где теперь твой дружок, а? – спрашивал Халид. Он полностью изменился в лице, от добрых морщин на его щеках не осталось и следа, глаза его горели, как два раскаленных докрасна угля. Он пытался просунуть дуло все глубже и глубже в мою глотку. – Где теперь твой дружок?! Не знаешь?! А я знаю! Он висит на пальме, болтается, как бычий хер!