Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге

В романе полностью приведено стихотворение Роберта Рождественского «Города» (с разрешения наследников).

© Матковский М., текст, 2016

© Рождественский Р. И., наследники, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Когда я поднялся к себе на этаж и увидел черный отпечаток ладони, то сразу все понял: меня подставили, сдали с потрохами, мне крышка, тайная полиция будет играть моей головой в футбол, сирийский СМЕРШ полакомится моим сердцем, а домой в деревянном ящике они пришлют мои глаза, уши и нос.

Интересно, что скажут родители? Интересно, узнает ли сестра два моих близоруких глаза, которые так часто таращились на нее с ненавистью и презрением?! Узнает! Сестра схватит мое ухо и прокричит: «Доигрался, братик, доигрался?! Ну, и как тебе в аду?!»

Родителям сообщат: «Вашего сына казнили как шпиона. О да, вы многого не знали о собственном сыне, и, признаться, мы тоже не знали. Лэнгли взял его в оборот. Каков подлец, они обещали ему тепленькое местечко и кинотеатр! Он, наверное, полагал, что сделан из титана, а не из мяса с костями, как мы с вами. Расскажите про его детство. Расскажите, чем он увлекался и какие книги читал? С кем он поддерживал контакт в последнее время? Кто был его другом? Кто был его врагом? Кого он ненавидел, а кого любил?.. Да, извините, мы понимаем, что вам тяжело, смерть сына – дело непростое. Но вы обязаны отвечать на наши вопросы, ведь именно вы воспитали предателя. Перебежчика! Откуда мы знаем, можно ли вам доверять? Сейчас вы поедете с нами, а дом ваш перевернут вверх дном. Собирайтесь! Дом ваш разберут по кирпичику, не сомневайтесь. К прежней жизни вы уже никогда не вернетесь. Итак, вопрос номер первый: на кого вы работаете?»

Да, они долго будут допрашивать родителей и всех тех, с кем я имел дело в последнее время. Секретное подземелье за Киевом – вот где проведут мои близкие остаток жизни.

И во всем виноват только я!

Черный отпечаток ладони на белой двери…

Дрожащей рукой я сунул ключ в замочную скважину, распахнул дверь и схватил на кухне мочалку с моющим средством. Я принялся тереть отпечаток изо всех сил, тер его и тер, а он не исчезал, тогда я попытался сорвать дверь с петель, плевать на соседей, пусть думают обо мне все, что хотят, пусть говорят: «Этот европеец-тихоня, проживающий в квартире напротив, окончательно рехнулся. Да он сошел с ума. Тю-тю, мажнун! [1]Может, от жары? Европейцы не способны адаптироваться к нашему климату. У них, знаете ли, мозги плавятся от нашего солнца. Вытекают через уши. Или во всем виновата пустыня Отчаяния? Мы дремали дома и услышали шум. Этот агбаль [2]пытался выломать собственную открытую дверь. Он ее таки выломал и куда-то утащил.

Куда-то?!

Я хотел сжечь проклятую дверь! Но мне не удалось оторвать ее, и тогда в голову пришла гениальная мысль – закрасить или заклеить проклятый черный отпечаток.

Моя ладонь идеально подходила под отпечаток.

Они все продумали!

Я побежал на балкон, где хранился различный хозяйский инвентарь – от кальянов до лопат, и принялся искать, чем бы закрыть или замазать отпечаток. Но вместо инвентаря на балконе оказались банки с черной краской: открытые и закрытые, перевернутые и стоящие как надо, банки разных производителей, банки большие и маленькие. Пол балкона и стены были вымазаны черной краской! По всей квартире черные отпечатки моих ладоней!

И тут я услышал визг тормозов во дворе.

Осторожно выглянув через окно, я увидел, как из микроавтобуса выпрыгнули четыре человека в камуфляже, их лица скрывали маски. Три автомата Калашникова, пистолет Макарова.

А началось все вот с чего.

Студентки третьего курса Киевского института международных отношений обожали меня дразнить. Всю неделю они ходили в длинных строгих юбках, джинсах, брюках и закрытых блузках, но к моей лекции исправно надевали короткие, граничащие с безумием набедренные повязки, они обильно наносили косметику, они надевали бюстгальтеры пуш-ап и рассаживались на первом ряду просторного лекционного зала. Пока я разглагольствовал о доисламской арабской поэзии, пока я демонстрировал, каким образом древнеегипетские слова перекочевали в литературный арабский язык, пока я напоминал им, словно заповеди, формы глаголов – они хихикали, перекладывали ногу на ногу, загадочно перешептывались и подобострастно называли меня по имени-отчеству. Хотя я и просил их называть меня просто по имени, я умолял их не прибегать к формальностям. Мы были одногодками, некоторые из них даже были старше меня. Так сложились обстоятельства, что уже в пятнадцать лет я поступил в Институт филологии на факультет арабского языка и литературы. А в двадцать один год, несмотря на праздные шалости с подработками и немецкой философией, я этот институт успешно окончил и вышел со степенью магистра.