Сергей Солоух - Рассказы о животных

Внезапно на другой стороне узкой улицы, словно столкнувшись с поездом, отчаянно скрипя колодками и всеми углами жестяного тела, осаживается под знаком остановки местная маршрутка. И все. Мохнатый бочонок точно порывом ветра относит от протянутой уже к нему ладони. Еще секунду колеблется, еще глядят на Игоря блестящие, как солидол, глаза, но когда в довершение обвала с треском, как будто разрываясь пополам, раскрылась еще и гармошка автобусной двери, срывается. Уже не размышляя, большой щенок кидается прочь, вверх по кособокому плечу обочины. И только там, метрах в пяти, на взгорке, не разжимается клубок, а замирает. Весь слух и зрение.

После того как, дернувшись и взвизгнув в последний раз, маршрутка отвалила, Игорь не уезжал еще минут десять. Молчал и ждал, но пес назад не шел. Должно быть слишком уж ошеломляющей показалась прелюдия к человеческой ласке. Эффект протянутой к мохнатой морде, глазам, ушам руки.

Уже подъезжая к АБК шахтоуправления «Филипповское», Игорь подумал, что с Алкой такое никогда бы не случилось.

– Ты знаешь, – она, бывало, говорила ему с каким-то удивительным недоумением и жалостью, – есть вещи, которое надо делать быстро. Мгновенно и, главное, не думая, совсем не думая, а вот вы, Валенки, вечно в сомненьях, колебаньях, оценках. А так, чтобы раз, два, и все, не размышляя, махом, как это бывает у счастливых, легких людей, – нет, никогда…

– Ну объясни, ну объясни мне, почему ты такой пуд ума… пуд ума и ни фига не пистолет…

«И все-таки однажды… может быть… – решает Игорь, – почему нет, попытка номер два, ведь я маршрут свой не меняю, все так же буду ездить, как показал однажды Запотоцкий… Кутоново, Афонино и Дальние горы… Только с собою взять чего-нибудь съестного, его ведь наверняка прикармливают, что-то дают или бросают вот так же, остановившись у обочины… конечно, иначе чего бы он с такой готовностью кидался в случайную открывшуюся дверь…»

Когда он перестал интересоваться погодой? Смотреть на Яндексе, Гисметео? Осадки, сила ветра. Дневное колебанье температуры. Когда внезапно стало все равно, как путнику, завязшему навеки в невидимой на карте точке океана, что будет через час, два, десять, завтра или послезавтра? Все то же самое. Несокращаемое, несжимаемое, неизбывное однообразие. Всех мыслимых размеров, форм и наименований.

Когда он даже утром перестал с волненьем подходить к окну? Узнать, увидеть, что там? Дождь, гололед или же ветер, сгибающий, как шеи, верхушки тополей? Давно, очень давно. Тогда, когда в гостинице «Новокузнецкая» еще были коридорные на каждом этаже. В две тысячи четвертом или пятом? Что-то такое, наверное. И он, едва заехав в семь или восемь вечера, после внезапного звонка: «Папа, мамы до сих пор нет дома!» – в двенадцатом часу пошел сдавать комнату.

– Куда вы? Что-то такое прямо срочное? Вон в городе как воет, а на трассе, наверное, вообще пурга.

Пурга, и ночь, и стылая снежная каша вместо дороги от поворота на Костенково до сдвоенных радиовышек на Степном. Сорок километров, которые просто надо преодолеть. Закрыв глаза, открыв, мертвым или живым. Это не важно. Саму необходимость ехать, двигаться нельзя ни отложить, ни отменить, можно лишь выбрать степень риска. Ну, например, не обгонять в тумане.

В таком вот, как сегодня. Всеобъемлющем. Все затопившем после ночи, отменяющей бабье лето, с зябким морозцем на неровной почве и гладкой поверхности реки. Широкой, плотной, темной ленты Томи, которая, кажется, вся в трепетном порыве негодованья от перепадов температуры перешла в пар, как молоко из детской кастрюльки, полезла всей своей водой в небо, облаком стала, но не настоящим, а куриным, слепым и нелетающим. Повисла, застопорилась, расползлась по холмикам, заборам и ветвям, и будет теперь душить парною, сердитой спесью все окружающее до самого полудня, покуда солнце, желтое хамло, не загонит обратно в естественное русло.

Тяжко, дистанцию и расстояние пытаешься оценивать по теням, что возникают в отсветах и бликах от встречных фар. Совсем чуть-чуть. Пять метров, пятнадцать. Теперь все двадцать пять. А здесь, в низиночке, как будто лбом уперся. Стена, из-за которой встречная машина вываливается внезапно, словно соседский молоток, быстрее звука самого удара по гвоздю.

Нет, обгонять решительно нельзя. Но, между тем, именно это, несомненно, собирается сделать тот, кто уже минут десять держится сзади. Догнал, пристроился и быстро заскучал. Так хорошо и просто ехать на чужом хвосте. В створе мерцающих, не тонущих в бездонном молоке, малиновых габаритов. Но скорость… Полтинник, даже сороковник, такая черепашья, слепоглухая осторожность выводит из терпения. Выводит, раздражает, бесит, и это ощущаешь, физически, по тому, как сзади начинают подергиваться, плескаться, желчь фар то вправо утечет, то влево, то прямо на затылок накатится. Сейчас… И точно…