Сергей Солоух: Картинки

Сергей Солоух

Картинки

короткие истории

Вете Акатовой и Розе Ветровой

Взволнованно.

КРЫЖОВНИК

Серьезный человек в щелочку не подглядывает, буква зет, поза членистоногого, фииии... Да и что увидишь, ценой переохлаждения нежного копчика и нарушения кровообращения нижних конечностей? По большей части, лишь трепет неясных крыл, да нечто розовое без выраженной половой принадлежности. Нет, только лежа, среди смородины и крыжовника, на е5, или, положим, f4, любительской доски пайковых соток.

- Павел!

Зачем отзываться, и выдавать стратегически верно выбранную позицию военно-полевой раскладушки, скрип-скрип, в самый разгар прополки ранней моркови соседскими барышнями? Или это кабачки? Не важно. Ботаника, в данном случае e pluribus unum, лишь ласковый хлорофил фона.

- К Бычковым, наверно, пошел.

Конечно, куда же еще, убыл ремонтировать оранжевый "школьник" со звонком, ловкостью слесарного гения поощрять двигательную активность бычковского потомства.

Легкий ветерок шевелит набедренный сатин Павла Ильича Рабинкова, старшая, все-таки старшая, думает он, выбор немыслимо труден, бессмысленен и решительно невозможен, но сладок концентрацией и сосредоточением. Ммммм. Молочная спелость против сахарной зрелости.

- Козел, этот старый пес, сосед, - скороговоркой поддерживает Катя бойкий ритм удаления маленьких противных листочков, - ты представляешь, вчера предложил подвезти от остановки.

- Вместо двухсот метров, километр околицей?

- Да, в его старых вонючих "Жигулях".

Не такие уж они, положим, и вонючие, думает сестра, но козел, это точно.

- Ну вот опять, целый кусок пропустила, куда торопишься?

- Ленка, ты ворчливее матери.

Тыльная сторона ладони оставляет на лбу пыльную сороконожку. Замарашка, как была замарашкой сестрица, так и останется.

Со стороны малинового плетня, из-за дальнего, поросшего какой-то куринной мерзостью, угла огорода плывут отзвуки полуденного боя кремлевских курантов, "Маяк", ать-два, равнение на звезды, на рубин с электричеством внутри.

Четыре часа дня, скоро Катька засобирается на автобус, которым приедет сын Рабинковых Андрей. Андрюшка - хрюшка, мягкая игрушка.

Врешь, врешь, врешь, ну, Андрюшка, ну, свинюшка, ну, еще туда-сюда, ну а мягкая игрушка, это просто ерунда.

- Знаешь что, твой папаша пристает к Катьке, и за мною нагло подсматривает.

- Это месть за мое счастливое детство у щелочки китайской ширмы. Обратная сторона Эдипового комплекса. Актуализация сублимации.

- Андрюха, ты болтун и очкарик.

- И жид. Скажи, жид пархатый.

- Жид пархатый, жид пархатый.

- Ну, вот, придется теперь тебя наказать.

- Накажи меня, пожалуйста, my dear Andrew, my sweet boy.

- Да уж, придется, я вижу, с первого раза не доходит...

Девушки добивают грядку и разгибаются, Боже мой, Павел Ильич смеживает веки, так даже лучше, этот несносный нейлон, дедерон и полиамид, дурацкие тесемки и лямки, от которых лишь белая рябь полнолунья в глазах, воображение сдувает, уууу-уф, и уносит, уносит... Клен, ты мой цветущий, ты, почему, братишка, весь в разноцветных лоскутках и похож на елку в самый комариный сезон? Волею-с Павла Ильича Рабинкова.

- Ку-ку, ку-ку, - от изумления начинает икать тупой организм кукушки в ближней роще.

- Павел, ты, никак, уснул здесь в тенечке?

А? Да, слегка, нормальное состояние интеллигентного человека на природе, легкая дремота, неосознанная необходимость, что поделать, вакация...

Полуокружья ушей и щечек Марии Петровны светятся розовой четвертью спектра.

- Павел, ну сходи, пожалуйста, к Бычковым, мы же обещали Алле.

- Мария, не знаю, что и делать, третий класс, в пятый пойдет, детина, а все путает семь на восемь с девять на шесть.

- Павел, может быть, позанимаешься с Алешей?

Отчего же, конечно, восемь на семь, нет проблем, хотя доценту кафедры Аналитической геометрии логика велосипедных биссектрис, блестящих многоугольников и упругих плоскостей ближе и роднее таблицы, которую запомнить надо подобно чудному мгновенью. Увы, серебряную стрекозу курочит сам Бычков, кандидат энтомологических наук с наклонностями живодера.

Павел Ильич облачается в дачные брюки и университетскую тенниску. Калитка поет на перенесших все невзгоды зимы и весеннее непостоянство петлях.

У ограды стоит младшая из соседских барышень. Невероятно соблазнительные горошины легкого сарафана пытается сдуть и рассеять по плодородным окрестностям неугомонный сельский ветерок.