Юлий Ким - И я там был

– Молодец! В трудную минуту не бросаешь страну.

Московские же приятели ничего не говорят, хотя в России тоже все минуты трудные. Но в Израиле все-таки главной трудностью является арабская враждебность, постоянное ожидание войны, то есть «быть ли не быть» – вопрос без дураков актуальный. В России этого нет, а есть общая тоскливая сумятица, происходящая оттого, что жить по команде уже не хотим, а без команды – еще не умеем. Оттого-то, на радость Кремлю, так охотно, с прежней готовой злостью, население ищет вокруг себя вражеские происки – все-таки какой-то ориентир, или, на худой конец, козел отпущения.

Когда-то в советские времена прилетел Олег Табаков из Англии, где месяца два ставил спектакль, и встретился мне вскоре после таможни. Вид он имел несколько ошарашенный.

– Что такое с вами, Олег Палыч?

Тот покачал головой:

– Все-таки очень резкий перепад.

Теперь-то Домодедовский аэропорт прочно укрепился на международном уровне, блестит, сияет, просторен – удобен, в туалетах чисто и бумага почти везде, а главное: в этой стопроцентной Европе – повсюду родная речь, и за стойкой, и за окошком, и из динамика, и на табло.

Но, выйдя из этой Европы в плотный слой ожидающих тебя жуликоватых таксистов, а после, из электрички – в толчею Павелецкого вокзала, а после – в лихорадочную, одновременно напористую и настороженную московскую толпу, с ее абсолютно отвязными бомжами и абсолютно бесконтрольными держимордами – опять чувствуешь: перепад. Хоть и постсоветский, но не менее резкий.

А так как и в России и в Израиле вокруг меня русский язык и русская компания, то у меня четкое ощущение: я летаю из России в ее будущее и обратно. С той разницей, что будущая Россия населена не потомками (как было бы в случае машины времени), а моими сверстниками. Повезло же им (и мне заодно) еще при жизни переехать лет на 50 вперед. Летать на своей «хонде» по роскошным шоссе между четырьмя морями. Гулять ночами безопасно по узким улицам. Голосовать за того, кто нравится, и знать, что твой выбор и голос имеет значение. И понимать, что здесь, как бы туго ни было, ни за что не пропадешь.

Я многих тут поспрашивал – здесь все устраиваются, и с работой и с жильем, и с машиной примерно в течение трех лет. Кроме одного знакомого Марка, который свободно тоже себе устроился бы, если бы захотел, но он не захотел и потому моет подъезды, ничуть не унывая.

Они здесь, само собой, все объездили, и внутри Израиля, и снаружи, последнее время особенно полюбили Юго-Восточную Азию с Китаем во главе.

Они любят песни молодости, у каждого в доме Довлатов, Рубина, Губерман, Улицкая, Веллер, они смотрят российское ТВ наряду, разумеется, с израильским, и переживают ежедневную здешнюю напряженность с арабами наряду с ежедневной мутью Российской Смуты.

Правда, здешние наши дети – это совсем другая планета. Они любят другие песни, их русский – ломаный, их веселье и их комплексы – совсем, совсем иные, они свободны, свободны, они ежедневно хотят радости и находят и черпают обеими руками.

Хипарю было лет тридцать пять, лицо его было безмятежно и доброжелательно и выражало абсолютную самодостаточность, он не нуждался ни в чьей помощи, ни тем более в советах, и уж, разумеется, никаких авторитетов в этом мире для него не существовало. Его волнистая шевелюра сзади была перехвачена ленточкой и, таким образом, оканчивалась пышным хвостом. Красивая эспаньолка обрамляла живой веселый рот с ровными обкуренными зубами. На каждом плече синели витиеватые иероглифы, означающие, как выяснилось, красоту и мудрость. В ухе имелась серьга, в руке время от времени оказывались четки.

Он был приятелем замечательной молодой женщины Сони, в которую превратилась черноглазая трехлетняя крошка, сидевшая на руках моего тогда еще не очень седовласого друга, там, в Шереметьевском аэропорту, где я с ними прощался тридцать лет тому, как думалось, навеки. Я тогда еще не догадывался, что со временем поселюсь рядом в Иерусалиме. Теперь бывшая крошка блистала уверенной расцветшей красотой и богатой биографией. К моменту моего знакомства с хипарем она успела уже пройти армию, где была инструктором по снайперской стрельбе, поработать и гидом по Израилю, и агентом Джойнта по СНГ, и барменшей в дискотеке, и кем еще только не! С тем чтобы: поплавать по Тихому океану, побродить по Тибету, поездить по Японии, порыскать по Гималаям, потаскаться по Монголии – с помощью английского, французского, русского и иврита. Теперь она была официанткой в престижном кафе Иерусалима и одновременно студенткой на курсах китайского, снимала двухкомнатную, сдавая трехкомнатную, держала собаку и водила свою «тойоту», как бог (богиня?), в чем я убедился на собственном опыте. При этом она талантливая рассказчица, выдающая талантливую путешественницу, которая умеет смотреть, наслаждаться увиденным и запоминать, а также легко входить в доверие к спутникам и туземцам. Какую-то часть ее глобального маршрута по Земле и по жизни проделал с ней и мой хипарь.