Павел Верещагин: Ужин в фестивальном городе N

— Тогда не сочти за труд, запиши номер телефончика.

Аудитория встретила наш диалог с одобрением. В особенности Пистон.

Она пожала плечом — подумаешь, испугал — стремительным летучим почерком написала наискось салфетки номер и имя, скатала салфетку в шарик и щелчком пульнула шарик через весь стол мне.

— Спасибо, — сказал я и подчеркнуто небрежно, даже не прочитав имени, сунул шарик в карман.

Лишь вечером, оставшись один, я аккуратно достал из кармана скомканную бумажку, тщательно расправил ее и под косо записанным телефонным номером прочитал: Татьяна. «Так… — отчего–то с волнением подумал я. — Ужель та самая Татьяна?»

Помню, я специально выждал некоторую паузу перед тем, как позвонить, дня три. Чтобы мой звонок не выглядел слишком нетерпеливым и чтобы не создалось впечатление, что я придаю знакомству слишком большое значение. Большее, чем позволяет современное отношение к любви.

Мне показалось, что она обрадовалась услышать мой голос, хотя постаралась этого не выдать.

— Может быть, встретимся? — почти сразу предложил я.

— Сегодня у меня священный день, я иду в парикмахерскую… — сказала она. — А вот завтра…

— О’кей!

И мы встретились на следующий день. Я, помню, жутко волновался. Как не волновался никогда раньше.

Мы погуляли по городу, выяснив, что нам нравятся одни и те же места. Поболтали обо всяких пустяках. Проходя мимо, забрели в зоопарк. В то время мы, студенты, ходили в зоопарк готовиться к этюдам по сценическому мастерству. Я водил ее от клетки к клетке, время от времени изображая то льва, то павлина… Она смеялась… После зоопарка мы поужинали в кафе, выпили вина…

Перед ее домом я спросил небрежно:

— Может быть, тебе пригласить меня на чашку кофе?

Она подумала немного и пригласила. И, как сказали бы в прошлом веке, в тот же вечер стала моей. Причем, в духе времени это произошло легко и просто.

Оказалось, что ее родители, известные среди театральных профессионалов люди, кажется, художники, на все лето уехали со своим театром в гастрольную поездку.

— Так что я теперь интересная девушка без обязательств и проблем, — пошутила она.

— Отлично, — нарочито небрежно сказал я. — Тогда, может быть, я стану жуть у тебя? Здесь не найдется лишней зубной щетки? Пижама мне не нужна.

Она рассмеялась моим словам. Я остался.

Оказалось, что она учится в университете искусствоведению. А в городе дожидается отъезда одной балетной труппы в Эдинбург. Родители пристроили ее в эту труппу переводчицей. Это было неслыхано: тогда, вы помните, почти невозможно было попасть за границу.

— Эдинбург — это в Англии? — ревниво поинтересовался я.

— В Шотландии, — сказала она.

— А на каком языке там говорят?

Она рассмеялась.

— На английском.

— Ты владеешь? — спросил я.

— Владею, — просто ответила она. Как будто в этом не было ничего особенного.

Я промолчал.

Мы стали жить вместе.

Институтские занятия закончились, съемки еще не начались, делать нам было, в общем, нечего.

Надеюсь, вам не нужно рассказывать, чем занимаются молодые, здоровые, необремененные обязательствами, приятные друг другу молодые люди, обнаружив, что их тела могут получать удовольствие друг от друга. У меня был кое–какой сексуальный опыт, оказалось, что у нее тоже. Главное же, мы сошлись в самодовольно–пытливо–изобретательном отношении к этому приятному вопросу, жадно добирая в наш багаж то, чего там еще не было. Впрочем, кто из нас не знает это молодое «еще?», «а если еще?», «а если и теперь еще?» в дополнению к «хорошо!», «а так? — тоже хорошо!» «а вот так!!! — надо же, тоже хорошо!»

Бакст улыбнулся широко известной в его исполнении гусарской улыбкой Дениса Давыдова и обвел глазами улыбающихся слушателей.

— Оглядываясь назад с расстояния своего опыта, — заметил он, — я понимаю, что мы просто любили друг друга… Но тогда… Как вы помните, студенческое мнение приговорило, что любви нет более в этом мире!..

Удивительное было время!.. Эта беззаботность, молодое упругое ощущение радости бытия, ожидание от жизни только радости и счастья.

Два молодых тела, спящие переплетясь, как одно живое существо. Чудо сердец, подхватывающих ритм друг друга и бьющихся в унисон…

Помню, как мы завтракали вдвоем, кое–как прикрывшись одеждой, и каждая клеточка была промыта и опустошена, а каждый нерв раскручен и успокоен… Хлеб, мед, кофе… Помните, какой прекрасный аппетит бывает в такие часы…

— Тебе хорошо со мной? — спрашивал я.