Сабир Азери - Первый толчок

Гасан, с трудом открыв дверцу, едва не ползком выбрался из машины, подошел к Касуму:

— Не подумай чего плохого, сосед! Это не на твоем лугу. Клянусь памятью матери. Я пообещал бригадиру Джамалу школьников на пару дней, он мне разрешил немного сена подобрать на покосе!

Хотя Гасан клялся памятью матери, Касум сильно сомневался в его искренности. Но ему так надоело объясняться с Гасаном, что он даже испытал некоторое облегчение: теперь–то, может быть, отстанет. К тому же мысли его были целиком заняты колонкой, с которой он провозился столько времени.

— Слушай! — сказал он. — Два часа я вынимал пробку из трубы. Солтан совсем с ума сошел: загнал сюда огромный сук! Ради бога, привези мастера, терпения больше нет!

Гасан, очень довольный, что все обошлось, поднял руку в пионерской клятве.

— Завтра же!

Дома жена спросила Касума:

— Видел?

— Не слепой, — нехотя ответил он.

— Да, у него дети всегда будут сыты и обуты! — сказала жена не то с восхищением, не то с осуждением.

— У нас, что ли, голодные? — разозлился Касум. — Вот я завтра проверю, откуда сено!

— Не смей! — заволновалась жена. — Не забывай про нашего Керима. Ему школу кончать. Гасан такой аттестат выправит — в институт на порог не пустят. Всю жизнь Керим твое сено помнить будет!

«И правда, с Гасана станется, — подумал Касум. — Упрекнуть меня никто не может, я разрешения не давал. А сена в этом году много, телятам голодать не придется».

И, махнув на все рукой, он отправился спать: с утра надо было вновь идти на покос.

В тот вечер Алыш ждал отца с особенным нетерпением. Едва Осман переступил порог, как парнишка бросился к нему.

— Па! Я придумал! Не надо скалу бетонировать. Мы родник устроим. Пойдем покажу!

Алыш нетерпеливо дергал отца за рукав, большие карие, как у матери, глаза смотрели умоляюще, и хотя Осман устал и проголодался, он, не возражая, последовал вслед за сыном. Они подошли к скале, и Алыш стал объяснять:

— Вот здесь я выдолблю углубление. Вода из трещин будет собираться, а потом по трубе… Ты мне достанешь трубы? Мне всего три трубы надо.

— Зачем трубы–то? — спросил Осман.

— А я выведу воду вот туда… — Алыш показал в сторону и вниз, на большой развесистый платан, за которым начиналась сельская улица. — И там тоже углубление. Камнем выложу. И будет родник!

— Имени Алыша Бабаева, — смеясь, закончил Осман.

Алыш смутился и даже немного обиделся.

— Ты же мне сам говорил: родник — лучший подарок людям. Все равно что красивую баяты сложить… Не ты?

Осман ласково обнял сына за худенькие плечи.

— Я. Готов повторить. И имя твое люди запомнят, если красиво сложишь.

За ужином они продолжали говорить о роднике. Алыш на листке бумаги принялся рисовать: вид спереди, вид сбоку… Получалось красиво; как бы небольшой грот, сложенный из дикого камня, с чашей–углублением внутри, в которую стекает прозрачная струйка воды.

— Хорошо, — одобрил Осман. — Трубы я тебе привезу. Есть у нас на складе несколько старых, При–ладишь?

Алыш счастливо закивал.

Осман, поймал себя на том, что смотрит на сына с уважением. Раньше смотрел с любовью, с нежностью, бывало, хотя и редко — сердито. Но с уважением — впервые в жизни. Вот ты и вырос, Алыш! Конечно, для тебя все это игра. Но если ты не отступишь, если сделаешь все так, как наметил, игра станет серьезным делом. Сам он, Осмйн, не придумал, ничего лучшего, кроме как забетонировать скалу, чтобы защитить навсегда свой дом. Мечтал о тем, чтобы внуки с благодарностью смотрели на скалу, как на крепость. А мальчишка хочет защитить свой дом, принеся радость людям, не отгораживаясь от них. Ну что ж! Так и положено. Молодые должны быть умнее и лучше. На том все держится…,

До самого вечера они говорили о роднике, не замечая, как хмурится Сенем. Несколько раз она пыталась вмешаться, отговорить мужа и сына от задуманного, находя для этого разные причины: лучше бы Алыш больше читал, не забивая себе голову глупостями, никому не нужен родник, водопровод в селе, скоро, говорят, в каждый дом трубы подведут, людей только насмешит… Так это было непохоже на Сенем, немногословную, тихую, казалось бы, не умеющую возражать, что Осман и Алыш с удивлением уставились на нее. Сенем взяла себя в руки и замолчала, подумав: все это пока разговоры, помечтают и забудут, как только кончатся каникулы и Алыш пойдет в школу.

Однако на следующий день, вернувшись с работы, она увидела возле дома несколько старых труб и бумажный мешок, припорошенный цементной пылью. Сенем выждала несколько, все еще надеясь, что не придется раскрывать глаза Осману и Алышу на полную обреченность дела, которое они задумали. Ведь тогда пришлось бы говорить о неисправной колонке, а это наверняка заставило бы Османа подняться на гору, объясняться с соседями, и, не приведи бог, начнется ссора. У Сенем до сих пор в глазах стояло изможденное, перекошенное злобой лицо Солтана, когда он швырял в озеро ее бусы… Нет, никак нельзя было допустить, чтобы встретились они на узкой дорожке: она жалела их обоих. Но как позволить сыну сооружать родник, в котором никогда не будет и не может быть воды?