Сабир Азери - Первый толчок

— Капля камень точит,

— Гора не камень.

И все же, поразмыслив, Осман сказал Алышу:

— Как бы, сынок, нам не осрамиться. Колонка наверху, у соседей, неисправна, вода могла к нам просочиться. Так что, может, и ключа никакого в горе нет.

Алыш, не выпуская из рук кирку, выпрямился, гневно сверкнул глазами:

— Мама сказала? Конечно! Ах, ребенок ручки собьет, ах, ножку поранит…

— Алыш, нельзя так о матери! — строго оборвал его Осман.

— Прости… Только я все равно не брошу, — упрямо сдвинул брови Алыш.

— Это твое дело, — сказал Осман ласково. — Я тебя предупредил, а дальше сам решай, ты уже взрослый.

По правде говоря, Осман остался доволен настойчивостью сына. Он тоже не очень–то верил догадке Сенем.

На другой день, придя в правление, Осман пожаловался председателю на соседей.

Алекпер слушал, не перебивая. По его лицу трудно было понять, как он относится к словам Османа. За три года тот не сумел привыкнуть к манере нового председателя. Гафароглы вел себя в таких случаях совсем иначе — горячился, бранился или, наоборот, одобрительно вскрикивал, восхищенно хлопал по плечу. Алекпер всегда оставался сдержан. Там, где друг гие хохотали, только улыбался, там, где другие кричали — он чуть заметно хмурился. Трудно было поверить, что он — сын Гафароглы, хотя внешне Алекпер был его совершенной копией: та же непокорная шапка волнистых волос с проседью, у Алекпера — ранней, у Гафароглы — поздней, те же резкие, твердые черты лица, смуглого от постоянного загара. Что ж, люди тем и хороши, что не повторяют друг друга.

— Осман, дорогой, — наконец сказал Алекпер. — Когда же я вас отучу от этой дурной привычки: по любому поводу бежать к председателю? У нас производство, понимаешь? Про–из–вод-ство! Этим мы и должны заниматься. Иначе потонем в мелочах. Сходи в сельсовет, это же их дело, их прямая обязанность.

— Э-э, сельсовет! — безнадежно махнул рукой Осман и, не удержавшись, добавил: — Твой отец так бы не ответил.

— Верно, — чуть улыбнулся Алекпер. — Он бы сейчас все бросил, побежал бы разбираться с твоими соседями, да еще, пожалуй, сам бы колонку стал чинить. Вот он вас и приучил. Пора отвыкать!

— Пока отвыкнем — потонем, — проворчал Осман. — И не в мелочах, как ты говоришь, а прямо в воде.

Он вышел из правления недовольный Алекпером, а еще больше собой; прав председатель, сто раз прав! Только не получилось бы в самом деле так: пока от старых привычек откажемся… Пока солнце взойдет — роса глаза выест!

В сельсовет Осман не пошел, хотя и надо было всего–то пересечь улицу. Такому, как Солтан, сельсоветом не пригрозишь.

— Что нового, Осман?

Старик Гафароглы, как обычно, сидел на лавочке возле правления — неподвижно прямой, держась за рукоятку плети, заткнутой за пояс, которая и не давала ему согнуться. Сидел как памятник прошлому села Гарагоюнлу.

— Да что же нового… Вот сейчас с Алекпером тебя вспоминали, — сказал Осман, понимая, что не надо бы говорить этого старику, но не в силах удержаться. — Мол, горячий был Гафароглы, за все хватался, не проходил мимо.

— Это, наверное, ты говорил, — сказал старик. — А Алекпер тебе возражал; нельзя так, вредно для дела. Правильно?

— Верно, — подтвердил Осман.

— Он, пожалуй, прав, а? Теперь мне виднее…

— Прав. Только… как бы это сказать… Мы всегда тебя спиной чувствовали. Порой сердились. Но знали: поддержишь, если что!

— Давно это было. Теперь люди по другому живут. Дома какие! На мотоциклах ездить стесняются — автомобиль давай! Лошади не нужны стали — кругом машины. Это разве не поддержка? Лошадей только жалко. — Гафароглы с нежностью погладил ворсистую рукоять плети. — А так — чего еще нужно?

— Это ты говоришь или Алекпер? — съязвил Осман.

— Жизнь говорит! — сердито ответил старик и отвернулся, давая понять, что разговаривать больше не намерен.

«Ну и ладно! — тоже рассердился Осман. — С глухими разговаривать — только время тратить. Как будто мне больше всех надо. Зря только послушал Алыша, надо было забетонировать скалу и выкинуть все из головы».

Всю ночь Солтан метался по дому, не находя себе места. В чем только не обвинил он Османа в эту ночь! Были здесь и старые обиды, определившие с давних пор их отношения, и новые. И этот человек теперь посмел еще жалеть его!

Солтан ворочался с боку на бок, курил… Потом, кажется, задремал. Нет, на сон это не было похоже. Скорее он представил себе, как бы все выглядело…

За годы одиночества это стало у него привычкой. Так или иначе придуманные Солтаном события проходили перед ним во всех деталях; он видел их мысленно, как другие видят на экране кинотеатра или телевизора, с той лишь разницей, что сам выстраивал события и подбирал подробности.