Анатолий Лернер - Тремпиада

— Потому, что пришел Пифагор, — услышал он ответ.

— Говорят, — внимательный глаз старца слегка сощурился, — ты скромно называешь себя философом?

— Это так.

— Почему? Ведь люди, обладающие твоими знаниями, в миру почитаются за мудрецов?

— Я не мудрец, я всего лишь тот, кто пытается найти.Именно этот смысл я вкладываю в слово философ.

— Твоя скромность похвальна, — жрец ничем не выдавал своих эмоций. — И будучи посвященным в Мистерии, ты пришел сюда? Изучив тайные традиции Моисея, ты припадаешь к стопам жрецов Фив? И что ты говоришь? Ты говоришь: «Я пришел!», и ты говоришь: «Я готов принять знания!». — Старец начертал на песке фигуру. Пифагор улыбнулся и подхватил игру. И пока он чертил, жрец тихо произнес:

— Я помогу тебе. Но помни. Я помогаю не Пифагору. Пифагора отныне нет. И еще. Ты должен будешь пройти через сорокадневный пост, непрерывно дышать определенным образом с определенной осознанностью некоторых моментов… — Жрец встал, давая понять, что говорить больше не имеет смысла.

— Иди. Я дам тебе необходимые техники. И помни, никакие знания не являются знаниями, пока за ними не стоит твой собственный опыт переживания.

Иди и очисть свое тело от скверны и ядов, голову от мыслей, а сердце от страстей и желаний, и тебе откроются врата Мистерий.

Провести сорокадневный пост в стенах монастыря!.. это было бы прекрасно!.. но Эринарх мне отказал… «это место надо заслужить»… — ответил настоятель… и я видел как судорога гордыни пробежала по его всё еще милому лицу…

«впрочем, — говорил он, — никто не мешает тебе обратиться в другие монастыри, где набирают послушников… там можно пройти весь курс подготовки к постригу… но это не всегда приятная процедура… я имею в виду… ну… — грек подыскивал русские слова, — «эго»!.. нашёл он верное слово… — это очень болезненно…

— И потом, надо хорошо подумать, так ли уж это нужно тебе?.. ведь монастырская жизнь — это не только общение с Богом… это и многие лишения… и часто — добровольные… и всё это… нужно будет пройти… а по существу, монастыри готовят батарейки… аккумуляторы… тебе это уже не нужно…

он был прав!.. мне это было не нужно!.. нет!.. ну я же летал, Господи!!! а подзаряжаться, думал я, можно где угодно… и потом…я не собирался становиться затворником… и, стало быть, роль монаха, не способного использовать свою энергию на радость мира… меня не очень–то и прельщала тогда… и я по–прежнему пребывал в миру… и жил, и учился любить…

к этому периоду относятся мои воспоминания о маленьком, восьмиугольном храме… они прекрасны… но все же… сторожевая будка, в охраняемом мною поселении… храмом никогда не была… мне было хорошо в ней! настолько хорошо, что как–то в порыве восторга сорвалось с уст слово «храм»… И закрепилось это слово за сторожкой. И была она мне длинными ночами и крепостью и домом и храмом….

…до конца месяца оставалась еще одна смена, но выходить я больше не хотел… долгие месяцы мучительного недосыпания доведут кого угодно до сумасшествия… это было моё последнее дежурство… я так решил….

когда–то в юности я читал о жестоких китайских пытках… лишение сна была одной из таких пыток… помнится, я тогда с удивлением подумал… что, наверное, и впрямь, это сложно не спать… собственного опыта бессонных ночей у меня тогда не было… зато теперь — хоть отбавляй!.. Вот я и решил пригласить подменщика на последнюю ночь… я и напарника предупредил!.. сказал, что забираю вещи домой… и чтобы после смены тот подъехал не как обычно к воротам мошава, а прямиком к моему «храму»…

Напарник не скрывал своей иронии, говоря об этой будке, как о восьмиугольной гайке, отлитой из бетона с прорубленным окном и массивной дверью, как в бункере… куполообразная крыша, была покрыта оранжевой черепицей… точно кипой… в ней застрял сноп сена… русый завиток торчал из–под кипы…

в жару это строение раскалялось до невероятности!.. а с началом сезона дождей, ее бетонные стены отсыревали… и сквозь зарешеченные окна, сквозь прорванную пыльную сетку от гнуса, врывался сырой ветер… злой и холодный!.. Ветер набрасывался на паутину и храмовые пауки, к которым я был снисходителен всё лето, в ужасе разбегались!.. хоронясь, таили обиду: мол, что это их не предупредили, что лето уже закончилось!..

их тщетные усилия противостоять стихии!.. и мне становилось жаль их… моих храмовых пауков… я брал веник и сворачивал паутину… как сворачивают декорации… и тогда, на смену летней сеточке паутины пришли свежие потоки сквозных дождей… запыленный, раскаленный израильским солнцем храм, задышал зимой… одиноко стоя на въезде в «намоленный» религиозный мошав, он тонул в красотах живописнейших мест юга Голанских высот… я любил эти места… мне нравились сосны и кедры… я любил кипарисы и эвкалипты… полюбил ночной запах туи… мне было хорошо от сытого фырканья коней… от мычания телят…