Анатолий Лернер - Тремпиада

И я спросил у дежурного… мол, кому это вызвали Скорую? и он сказал, что женщине, той, что постарше… и захотелось, чтобы этот бред наконец–то закончился… захотелось оказаться рядом с Ирой… и чем–то… как–то помочь… своим присутствием, что ли?

Странно, но меня тут же выпустили из участка… составили протокол, в котором значились пятнадцать подброшенных грамм… косяк милостиво скостили… сняли отпечатки моих пальцев… взяли подписку о невыезде и отпустили.

Я торопился домой, но дома уже не было… женщина из разоренного полицейскими гнезда мне указала на дверь.

— Изумительная вода! — кричал сияющий Санька, снова вырывая меня от невесёлых дум.

— Просто — волшебная вода! Иди, искупнись, не пожалеешь!

Санька развязал мешок и вынул из него свежее полотенце. Из недр мешка торчал банг.

— Тут, такой эпизод случился, — говорит Санька, выделяя греческое происхождение слова. При этом он недвусмысленно получает удовольствие от прикосновения к телу пахнущего свежестью полотенца.

— Только что прибыл небезызвестный тебе Матфей… со товарищи… они вчера друзей своих провожали в Россию… и, как положено эпикурейцам, того… перебрали лишнего…

— И что теперь? — вяло отреагировал я, все еще переживая разговор с Эринархом.

— Как это, «Ну и что»? — искренне удивился Санька. — У них «трубы горят»… со вчерашнего. А тут корабль швартуется к монастырскому причалу.

— И они уверены, что в трюме этой посудины специально для них припасено несколько амфор с нектаром? — я уже рассматривал тот несчастный корабль, и мысленно жалел его пассажиров… появление в корабельном буфете нетрезвой компании… желающей опохмелиться!.. это могло испортить впечатление от прогулки по святому озеру кому угодно… особенно, если из буфета, после их появления, исчезнет всё пиво.

Я смотрел в сторону причала и видел насколько обмелело озеро. Пожалуй, причал Кфар — Нахума был сейчас единственным местом на Киннерете, где могли швартоваться суда. Для монастыря — это была приличная статья дохода.

Садилось солнце, и в его закатных лучах возникла слегка нетрезвая компания… в монастырь друзья проникли по кратчайшему пути… через забор!.. сопровождала друзей капризная болонка… ну!.. из всей компании особенно выделялся один… худой!.. с длинными, распущенными волосами цвета вороньего крыла… и — крамола!.. по пояс голый!.. Матфей!.. голый Мотька!.. возглавляет группу… и направляется к нам с Эринархом… а перед ним семенит безобидная шавка… и тут беспородная собака послушника молча снимается с места и без особых прелюдий бросается им наперерез.

— Ах, как неприятно!.. — оценивает ситуацию Эринарх, спеша разнять двух сцепившихся друг в друга сук… Матвей же, разгадав маневр собаки послушника, уже поймал ее за ошейник… та в прыжке кинулась на спесивую болонку!.. и перепуганный хозяин уже сам поскуливал… двесобаки повисли у него на руках… и тут Мотя рванул монастырскую суку за ошейник!.. и вырвал из капкана ее зубов хвост болонки… а та орала дурным голосом… и пока монастырская сука снова не расцепила залепленную шерстью пасть, Мотя он попросту придушил её!.. ну, не то чтобы совсем… не как последнюю суку… но прижал всем своим весом к земле… и не отводя глаз, ласково приговаривал:

— Нельзя так, не хорошо…

— Мир вам, — произнес подоспевший послушник …

Тоска одолела его. Натренированное тело опустилось на траву монастырского двора и, чертя какие–то фигуры тут же на земле, предоставило свободу его духу.

Этот грек, рожденный на сирийской земле, чье рождение было предсказано Дельфийским оракулом, уже обладающий тайными знаниями еврейской каббалы и пропитанный духом греческих мудрецов, инициированный многими Мистериями, прибыл в Египет.

Его Путь был отмечен удивительными открытиями и провидениями. Казалось, он постиг разумом все, что доступно было разуму. И теперь, стоя у ворот с плотно сжатыми челюстями неприступного вала, он видел не вход в храм науки, а плотно сжатые после отказа рты жрецов Фив.

Улыбнувшись этой мысли, и оценив ее как поэт, он едва не сделал выводя одну из самых изящных своих теорем. Но чей–то прутик опередил его:

— Вот так.

Он поднял глаза и его взору предстал облик старца, одного из тех жрецов Фив, что, вот уже в который раз, отвечают ему отказом.

— Это ваше право, — сказал он, — но мое право знать: почему?