Анатолий Лернер: Тремпиада

Меня нет. Умер я, что ли? Или сплю? Но сквозь тьму и небытие — слышу резкий, отвратительный сигнал. Так оповещает о почтовом сообщении мой мобильник. Какой еще мобильник? Что за сигнал? Кто я? И кому это понадобилось возвращать меня из легкости и беззаботности небытия?

Постепенно прихожу в себя. Дымок иного мира еще плыл перед глазами, а черная дыра уже закрылась, свернулась смерчевым потоком, заполнила пустоту пространства воронкой. Когда все завершилось, я опять был в полном уме и здравой памяти. И знал, что сигнал этот — из моего мобильного телефона, и сообщение пришло от друга. Вот только друг — пребывал где–то там, в далекой своей, нереальной Англии.

Как сказал он, так и случилось. И теперь друг блуждал среди руин собственных иллюзий, изображая из себя англичанина. Искателя. Изгнанника. Беженца…

Не знаю как ему, но с тех пор как он оказался вдали от земли обетованной, где снискал себе доброе имя, мне не хватало его.

Можно было рассуждать. Например, о том, что твердо устоявшееся в сознании словосочетание «ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН», не только скрывает в себе нечто мистическое, но и обладает еще одним мудрым смыслом. ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН — это почти нигде… и совсем ничто… Для моего сознания его не существовало…

«Никогда я не был на Босфоре».

Вот и я никогда и нигде не был. Так что мысли о чопорной Англии были вне моей досягаемости. Эта самая Англия была столь далека от меня, сколь близка та самая Черная дыра, чей дымок растаял вместе с моим, уже выветрившимся из памяти, сном. Немногим дольше задержалось ощущение, что где–то во Вселенной есть близкий тебе человек, который сумел оторваться от земли обетованной; сумел нарушить законы притяжения, и теперь парит, согласно иным законам существования, оттягиваясь где–то без тебя по полной своей программе…

И, судя по сообщению, ему, в свободном от привязок полете, все еще помнится обо мне.

Тяжело вздохнув, я нажал на кнопку мобильника. Экран засветился изумрудным огнем. Друг прислал новый адрес и настойчивое приглашение в Англию.

Что ответить ему? Как сказать то, что не успел, когда друг был еще рядом? Ответа не было. Да его и не могло быть. На встречу с истиной приходит молчание. И хотя я знал, что друг еще не отошел от своего мобильника, я все же победил искушение позвонить.

Что? Что не позволило мне нарушить наше с ним молчание? Молчание, помноженное на обе стороны короткого, как телеграмма, сообщения?

Я сонно выкурил сигарету и побрел в спальню. Хотелось сразу взлететь с матраца. Куда? Туда, куда устремляются ночами в сопровождении стартового храпа и газов собственного тела, непостижимые нами души. Уж они–то запросто достигают той самой воронки, что сливает в Черную дыру остатки нашего сознания.

Отключив мобильник, я снова улегся на стартовую площадку сексодрома. Жена давно носилась из сновидения в сновидение, и я пожелал нам только одного — не столкнуться в полете.

Мне снился Млечный путь, а вернее — дорога. По эту сторону стоял я, а по другую — мой друг. Дорога была живая. Она состояла из просветленных лиц друзей и знакомых. Из обличий недругов и врагов. Из просоленных образов, размазанных по лицу брызг, в которых отражались глаза. Глаза всех, кого оставил в этом мире я… Глаза тех, кто оставили меня…

Брызгами электросварки разлетались они по пути шва нескончаемой трубы, именуемой Млечной дорогой. И сыпался шлак, и гасли искры, и коробило металл.

Млечные брызги растекались в разные стороны шариками ртути. А потом собирались в тяжелый, неровно дышащий шар, чтобы снова взорваться и рассеяться. То ли семенем, то ли прахом, развеянными в лучах Солнца… То ли звездами и народом, избранным этими звездами на собственное испытание под ними.

И мы, разрозненные, брошенные в этот мир брызги, теперь снова устремлялись к всепоглощающей силе, призванной объединить капли, павшие на эти берега молока и меда, с самим Млечным путем. И только потому вольны утратить себя. Испепелить свое я. Не быть собой. И значит — непостижимо как, стать самим народом единого переживания, имя которому — ЛЮБОВЬ.

Снились ступеньки эскалатора, пробегающие через дорогу, за которой стоял у причала красавец–парусник. Но дорожки эскалаторов пересекались во всех мыслимых и немыслимых направлениях, на самых разных уровнях и скоростях. И стоило отвлечься, как тебя поглощали несчастья, уводящие от вожделенной пристани, от красавца–парусника.