Анатолий Лернер: Тремпиада

Мне нравится этот скрип лестницы, мне нравится скрип половиц. Нравится, что в каждой комнате он разный. И я нарочно хожу не по длинным дорожкам ряднушек, которыми устланы полы в доме, а мимо, по половицам.

И то, что вызывает у всех привычное раздражение, во мне порождает восторг первооткрывателя. Нет, ну надо же, — поющие половицы! Наконец, бабка не выдерживает моих хождений кругами, и зовет к себе, на кухню. Кухня принадлежит всецело ей. Здесь она топит углем большую русскую печь, здесь она готовит для всех еду, здесь шьет и перешивает, штопает носки, здесь, у раскрытой форточки, ее младшенькая дочка Майя, читает нам с бабкой волшебную книжку сказок.

Здесь, на кухне, в кладовке, и произошла наша единственная встреча с котом Баюном.

Это был огромный, лохматый кот. Его черная шерсть вспыхивала голубым огнем, и беспорядочные искры, бегали в разные стороны, очерчивая запаленным бикфордовым шнуром силуэт кота–великана.

А когда бикфордов шнур сгорал, происходил медленный беззвучный взрыв. То открывались глаза кота–великана. И, конечно же, он не мог не увидеть меня, ведь сидел я в той же кладовке, верхом на ведре, которое заменяло мне горшок.

Кровь ударила в голову и я, не дожидаясь больше раската взрыва, с криком выскакиваю из кладовки и несусь в бабкину комнату. Я прыгаю под огромную панцирную кровать с железными спинками, на которые накручены хромированные шарики. Я закрываю глаза. Я испугался. Мне страшно. И я лежу, как неживой, и закрытые мои глаза, смотрят теперь не наружу, а внутрь. Они заворожено глядят туда, где снова и снова появляется страх в образе чудовищного кота Баюна.

Борясь со сном, я жду, что вот–вот появится бабушка Фира и прогонит этого злого кота. Но бабушка не появляется, а страшный кот уже насылает на меня дрему, и я незаметно засыпаю под кроватью, так и забыв натянуть спущенные штаны.

…Проснулся я от ощущения чьего–то присутствия. Оглядевшись, я понимаю, что по–прежнему нахожусь в мошавной строжке, которая почему–то обрела очертания давно несуществующего дома. Реальность и сон прошли сквозь меня двумя параллельными потоками, и каждый из них был доступен моему пробудившемуся сознанию.

Я видел себя маленьким пацаном, выбравшимся из–под кровати, и я также как он знал, что бабушка Фира где–то поблизости…

Следом за пацаном я выхожу из темной комнаты на свет, туда, где в звенящей тишине, глядя в окно, сидит на табурете, поджав ноги, моя тетка Майя. Она еще не сменила коричневую школьную форму, с черным передником, на домашнее платье, и кажется мне строгой и красивой.

Майя улыбается мне, а я почему–то опускаю виновато голову и иду следом за мальцом, по направлению к бабкиной резиденции.

Меня всегда удивляло бабкино умение быть незаметной. Она умела исчезать. Исчезнет, словно бы ее нет, а все предметы вокруг как–то сами собою становятся одушевленными, словно вдохнула в них бабушка Фира какие–то сказочные чары. Иногда мне казалось, что эти заколдованные предметы несли в себе не только характер своей хозяйки, но и становились ее глазами и ушами.

Словом, предметы прекрасно замещали ее, создавая эффект бабкиного присутствия.

Не могу сказать точно, был ли воспринят мною горящий электрическими зарядами кот, как бабкино преображение, или нет, но передо мною реально возник не просто страшный кот, а именно Кот Баюн. Тот самый, что сошел со страниц книги, читанной нам с бабкой Майей.

…Кот покинул сказочную книгу с картинками, переложенными пергаментом, и сейчас я знал почти наверняка, что не там, не в волшебной книге, не на странице плотно захлопнутой тяжелой обложкой, находился зловредный кот Баюн, а здесь, рядом.

Он спрыгнул в мою реальность со страницы, переложенной вощеным пергаментом, и теперь зачем–то пугал меня.

… И я снова становлюсь ребенком, что идет, ступая по привычке не на мягкие дорожки, а на предательски скрипящие половицы. И прежде чем переступить порог кухни, в конце которой страшная дверь в страшную кладовку, в которой сидит и зазывает страшным голосом, страшный кот Баюн, — едва дотягиваюсь до выключателя, и те же искры пробегают по электрическим проводам, огибая керамические изоляторы, торчащие из стен ржавыми шляпками гвоздей.

Я не вижу проводов, а только бикфордов шнур, с очертаниями кота. Мы оба — малец и наблюдатель — зажмуриваемся и даже приседаем от страха, но вместо взрыва двух страшных кошачьих глаз, со звоном загорается электрическая лампочка. Уф!