Анатолий Лернер - Тремпиада

Со своей стороны я дал ему понять, что просто писать письмо не нахожу нужным. Но если ему необходимо такое письмо, то в качестве такового готов уступить ему любой свой рассказ.

«Мы с тобою литераторы, — написал я Матвею, и поступать соответственно должны. Я высылаю тебе роман, а ты уж сам решай, какие делать выводы».

Но посылать его обычным путем через израильскую и английскую таможни я не хотел. Не буди лихо, пока оно тихо. Тем более, что чувствовало мое любящее сердце: сегодня моя «Тремпиада» как никогда близко свела меня не только с Матвеем, но и со всеми моими друзьями, чьи лица и образы вновь и вновь возникают предо мною, как из того сна, ставшего предвестником ТРЕМПИАДЫ.

Сам рав из Кирьят Шмоны предоставил мне тремп, любезно согласившись потесниться в своем авто. Наверное, водить машину он не любил и потому приглашал в дальние поездки своего подопечного. Теперь у него был свой личный шофер. Бывший водитель танковоза и тренер не одного поколения израильских боксеров. Такому можно было доверить не только машину. Впрочем, большего не требовалось, и Моше Винокур заглянул в мой кабинет, предложив прокатиться к нему.

— Я тут своего рава на пикник привез, так что часа полтора у нас есть, — сказал Моше и посмотрел на мой компьютер.

— А место в машине найдется? — несколько хитрил я, помня, что два неотложных дела у меня в Кацрине: очередь к стоматологу на удаление зуба и — свидание с собственной женой.

— Я думаю, все обойдется без проблем, — улыбался змеем–искусителем Моисей Зямович.

— Пойду тогда вырывать зуб! — решительно сказал я, тяжело вздыхая. Теперь я знал наверняка, что на свидание с женой не попадаю и что сообщить ей об этом никак не смогу.

Но по закону какого–то внутреннего жанра, я не имел права отказываться от путешествия, и я сел в машину рава.

Вот и теснимся мы с равом и его дочкой на заднем сиденье, потому что на переднем, рядом с водителем, сидит еще один тремпист, и я дышу ему в затылок, вернее — в кипу, непонятно как сидящую на его стриженой макушке.

В машине были все свои, и атмосфера была такой, как и положено ей быть после приятного пикника с шашлыками. Тем более, что происходило все на природе. А природа у нас на Голанах — воистину, божественная… Но когда я уселся рядом с равом, то невольно ощутил в нем настороженность. Это была все та же настороженность, что возникла тогда, когда после витиеватой езды по арабской деревне, мы оказались в Петиной прихожей, куда стекался весь криминал города как следует оттянуться. А тут, как выяснилось, на хвосте у них оказались два фраера: продюсер и писатель. Но если за того, в чистой рубашке и глаженых брюках мог подписаться Шай, то этого все равно было недостаточно, чтобы верить его рекомендациям на счет писателя.

Впрочем, я скоро отогнал эти мысли и был вознагражден состоянием уверенного покоя. С этим чувством я глядел в окно, и природа с таким же чувством заглядывала в меня, даря красоты своих пейзажей.

Мы съезжали с высот по нескончаемому серпантину, который воспаленным ртом хватал речную прохладу Иордана и тут же, по накату, поднимался вверх, оставляя за собой дребезжащий мост через реку, а, стало быть, и сами Голаны. Не доезжая до Хацора Галилейского, машина притормозила на перекрестке Маханаим, и здесь была произведена рокировка. Тремпист–юноша покинул машину и на его место пересел рав. Поворот направо — и мы мчимся со скоростью сто десять по трассе, лежащей вдоль долины с названием Хула. Впереди видны Галилейские горы, справа возвышаются Голаны, а мы спустились в низинную часть этого великолепия, мы несемся в Кирьят Шмону, на встречу то ли с судьбой, то ли друг с другом, то ли — каждого с самим собой.

С Богом!

— С Богом, — сказал я в два часа ночи, когда уставший хозяин, вздремнув с полчасика, умылся, надел свежий талес, белую рубаху, черные брюки, и отправился в синагогу.

— На утреннюю молитву возьмешь? — спрашивал я Моше.

— Если хочешь — пойдем, — довольно улыбался он, ставя кассету с фильмом о себе.

А вот теперь… Теперь он идет в синагогу один, а я могу лишь сказать ему «С Богом!».

С Богом, говорю я, выключая в комнате свет и укладываясь поперек кровати так, что ноги остаются на полу. Нащупав баночку с жидкостью от комаров, я смазал щиколотки, руки и лоб. Меня одолевают противоречивые желания: разобраться в том, что все же произошло между нами. И второе — не думая ни о чем, просто досмотреть кассету.