Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

ИНТЕРЕСНО, А КАТЯ ТКАЧЕНКО ЛЮБИТ ТАНЦЕВАТЬ?

ХОДИТ ЛИ ОНА В КИНО?

СЛУШАЕТ ЛИ МУЗЫКУ, А ЕСЛИ ДА, ТО КАКУЮ?

Самое смешное, что на часть этих вопросов я сам отвечал в разных виртуальных интервью, не на интимные, конечно, а на те, что называют «светскими».

Но ведь отвечал я, а не Катя, потому все эти ответы — мои, она бы, скорее всего, ответила по–другому.

И это самое странное, ведь Катя — это я.

Я хорошо помню, как она появилась на свет. Передо мною лежал листок бумаги, на котором были четыре имени и четыре фамилии.

— Какая лучше? — спросил я.

— Вот эта! — ответили мне и показали пальцем.

КАТЯ ТКАЧЕНКО.

— Почему Катя Ткаченко? — спросил меня через несколько месяцев Борис Кузьминский.

— Не знаю! — ответил я, не лукавя.

И до сих пор не знаю, хотя у меня есть одна версия, но лучше я ее оставлю при себе.

Гораздо интереснее другое:

ПОЧЕМУ ОНА ВООБЩЕ ПОЯВИЛАСЬ НА СВЕТ.

Просто я начал писать роман. Очередной. Он должен был называться «Иллюзии любви и смерти», мне это название до сих пор нравится.

И начал я его писать от лица женщины, чему тоже была своя причина.

За сколько–то месяцев до того я закончил предыдущий роман, «Indileto», в самом конце которого герой переодевался в женщину.

Делал из себя женщину.

Перевоплощался в нее.

Так было надо, чтобы выжить — бывает, всякое бывает, и не только в книгах.

Я до сих пор помню, как мучился, пока он был вынужден копаться в женском гардеробе. Как точно называется это, а как — то? И как это надо одевать? И что должно лежать в сумочке?

— Ты сошел с ума! — сказала жена, но начала отвечать на вопросы.

Между прочим, после всего этого безумия мне временами нравится напялить на себя какую–нибудь ее тряпку и внезапно появиться перед всеми домочадцами.

Особенно я им нравлюсь в черной шелковой комбинации — с моими–то волосатыми руками и ногами!

Они просто катаются со смеху, я — тоже.

А роман, который должен был называться «Иллюзии любви и смерти», начинался просто:

ВЫВЕСКА ГЛАСИЛА «РЕМОНТ ЧЕЛОВЕКОВ»…

Один раз я на самом деле увидел вроде бы такую вывеску, но когда подошел поближе, то на ней оказалась совсем другая надпись. Там действительно было про ремонт, но дальше шло или слово «приборы», или нечто подобное по смыслу.

Никакого «Ремонта человеков», но в голове у меня щелкнуло и в ближайший же свободный день я написал первую главу.

Потом так же быстро еще две, а затем роман замолк. Покинул меня, оставил, можно сказать — бросил.

Почти на четыре с половиной месяца, на все лето и на первые две недели осени.

За это время мы с семьей съездили в Испанию, потом меня сократили на работе, потом из печати вышла моя многострадальная книжка о рок–н–ролле, потом я понял, что у меня нет денег, потом я впал в депрессию, потом наступило 11 сентября.

Да, все это было в 2001 году, и наступило 11 сентября.

Я смотрел это безумие как и все — в прямом эфире.

И утром проснулся с одной мыслью — или больше не надо жить, или что–то надо делать.

И сел продолжать роман.

От женского лица, про одну странную дамочку, которая втемяшила себе в голову, что муж хочет ее убить.

Написанные главы я показал знакомому редактору, с которой мы делали «Live rock–n–roll», хотя на самом деле книга должна была называться

АПОКРИФЫ РОК–Н–РОЛЛА,

но ведь известно, что почти все издатели — козлы…

— Хороша для нашей женской серии! — сказала редактор. — Только придумайте себе псевдоним!

Тогда было написано не больше восьми глав, но псевдоним, как уже известно, я придумал:

КАТЯ ТКАЧЕНКО.

— Только вам нельзя будет приходить к нам самому, сказала редактор, вы же знаете…

Да, я уже прекрасно знал, что этот издатель меня больше не любит, хотя не дело издателя любить или не любить автора, он может меня как не любить, так и вообще не терпеть, вот только почему это должно ему помешать меня издавать?

Хотя если это и вопрос, то —

РИТОРИЧЕСКИЙ…

— Поэтому, — продолжил редактор, — договоритесь с кем–нибудь, как с подставным лицом, сможете?

Во мне не просто есть толика безумия, иногда я становлюсь абсолютно сумасшедшим. Маньяком. Тогда я горы могу свернуть. Потом, правда, наступает депрессия, но и в ней я маниакален. Так что задача облечь придуманную Катю в чьи–нибудь плоть и кровь показалась мне совсем не сложной — ведь шли же со мной на откровенные разговоры те милые дамы, без психологических, физиологических и сексуальных откровений которых мне никогда бы не дописать «Ремонт человеков» до конца, так что, сложно одной из них до конца стать Катей?