Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

они не закончены — у меня не хватило дыхания, это а).

И б). Я испугался.

На самом деле этот мог быть очень мощный мистический роман, даже так: мистический роман ужасов. Где не надо было писать никакой второй и третьей частей, зато первую насытить вудуистскими ритуалами, настоящей черной магией, гаданием на картах таро, вызыванием дьявола, а закончить — как и полагается в таких случаях — глобальным Апокалипсисом, со вскипающими, причем — не фигурально, водами озера, черным пеплом, падающим с небес и потоками зеленой крови, заливающей окрестности.

А самое главное: в этом романе нет летучих мышей, я до сих пор не понимаю, как мог так опростоволоситься!

«Замок одиночества» более сложный вариант для самоанализа.

Там вроде бы есть все, и бредовая идея с писателем–неудачником, которого придурок–олигарх под дулом пистолета нанимает в гувернеры к собственному сыну, и приятный во всех отношениях замок с тайной, замурованной в одной из его стен, и даже некоторое подобие готической атмосферы, столь апофеозно нагнетаемой в некоторых главах, но вот абсолютно идиотское нежелание подумать, куда может увести авторская фантазия, да еще собственный эгоцентризм и желание пофилософствовать и порассуждать о нашей жизни в первой половине девяностых привели меня к убийственному для текста решению: ввести в него документальные главы о своем житье–бытье в те годы.

ЧТО Я И СДЕЛАЛ!

И был, конечно, не прав: —)).

Зато после этого романа я вдруг понял, что писать так, как раньше, больше мне просто нельзя.

То есть — в той же стилистике.

В этой мягкой, обволакивающей, тягучей русской манере.

Когда очень много ненужных слов.

Между прочим, у АГЕНИСА есть даже такое определение:

проза — это когда много ненужных слов.

Наверное, это было когда–то справедливо. Когда можно было сидеть у камина долгими зимними вечерами и не лезть каждые пять минут в компьютер, чтобы посмотреть почту.

Хорошо еще, что у меня нет мобильника, или — как говорит моя дочь — сотика или мобилы.

Принципиально нет!

Но с мобилой и с карманным компьютером тягучие романы не читают, поэтому я решил изменить стиль.

Точнее, он вдруг сам стал меняться.

Поэтому с «Истории Лоримура» и до «Замка одиночества» я один писатель, а с «Indileto» — другой. Даже на два года менял пол. [73] Про Катю Ткаченко — в следующем меморуинге.

Вообще–то «Indileto» [74] Готовя роман для книжной публикации, я изменил название, и как оказалось, погорячился, хотя звучит «Зона неудач» хорошо, особенно на английском, «Failure Zone», вот только книги обладают свойствами управлять действительностью, особенно, книги с таким названием. Впрочем, это совсем другая история. не роман, это такой клип очень длинный.

А еще — стрелялка и ходилка.

Там поэтому два финала.

Два финиша.

Два кабысдоха.

Для себя я знаю, что все заканчивается именно в первом. Но если кому не нравится — то пожалуйста, вот вам второй. В первом герой погибает, во втором он сам мочит всех уродов. «Indileto» я очень люблю. Почти так же, как «Летучего голландца». Все остальные свои романы я тоже люблю, даже написанные тем Андреем Матвеевым, которого уже давно нет, и те, которые написаны Катей Ткаченко:

«Ремонт человеков» и «Любовь для начинающих пользователей».

Если бы что я и изменил сейчас в «Ремонте…», так это ввел бы сцену женской любви.

Тогда помешала пресловутая правда текста.

На самом никакой правды текста не существует. Роман, который диктует свои правила игры — плохой роман, наверное, я могу сказать, что все мои романы — плохие.

Это не кокетство, это просто мгновенно пришедшее озарение.

Они плохи потому. что в одном из них главный герой — гг— не хотел стать властителем мира, в другом он не эмигрировал, в третьем не вызвал напрямую дьявола, в четвертом не сделал чего–то еще.

Ну а главная героиня тоже какого–то по счету романа — соответственно, гг— не переспала с одной странной рыжеволосой женщиной, хотя очень этого хотела.

После чего одну я убил, вторая забеременела.

И все это — враки!

Они должны были вначале иступлено вылизывать друг друга, а потом, перекошенные и взбешенные от счастья, пойти убивать мужиков. Всех подряд, чтобы улицы их города заскорузли от потоков крови. Обе в черной коже и с автоматами в руках.

И распевающие на два голоса «МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН!»