Евгений Гропянов - В Камчатку

Иван Козыревский и вез Апонии согласие и мир.

Берега запада Камчатки низкие, большею частью тундровые. Они простираются до высоких снежных гор Срединного хребта. К этим берегам, песчаным, поросшим редкой худосочной травой, и приставали к ночи казацкие суда. Люди собирали сушняк, и Козыревский откладывал незнакомые ему породы деревьев. В какой стороне вырвал их с корнем злой ветер и кинул в море? Какое море обтирало стволы своими волнами? Рукой проведешь — ни шершавинки. А вот дерево срубленное — его повалил человек. Он сбивал плоты, сгонял по рекам к морю — строевой лес всем нужен. Такие деревья могут расти и в Апонии. Санима на одно дерево показал: узакинское точно.

Санима говорит по-русски плохо, но Козыревский понимает его. Когда Козыревский показал: «Там Лопатка, оконечность Камчадальской земли!», Санима подобрался весь, будто родной ветер почуял. Козыревский узрел, как Санима лицом засветился, и подумал, что Узакинское государство недалече. Не зря он Саниму толмачом избрал.

После похода 1711 года с Данилой Анциферовым на Шумшу он попросил Саниму на чертеже островам, которые русскими проведаны и узнаны, письменно объявить о городах, где жил Санима. И Санима согласился. Но воспротивились его товарищи, и учинилась меж ними вражда, и свара, и драка: Санима нарушил тайный обычай письменно объявлять о своем государстве и о звании своего государя. Перед Козыревским они отговорились, что многое уже запамятовали, и вообще они люди не знатные и много не ведают. А Санима, видать, посчитал, что ж таиться от соседа.

На Лопатке казакам пришлось задержаться: суда, к несчастью, потекли, и Козыревский, бранно ругая конопатчиков, пристал к берегу, чтобы досуха вычерпать воду и подконопатить суда.

С Пенжинского моря налетал холодный ветер, и спрятаться от него на Лопатке негде. Козыревский с Санимой приткнулись за небольшим валуном, притулились друг к дружке и так согревались. Не было для него роднее в эти дни человека, чем Санима.

Перелив между Камчаткой и островом Шумшу крут, подступаться к нему нужно с опаской — поглотит. Когда казаки увидели, как вода набычилась, поперла из Пенжинского моря в Восточное, они струхнули. Какая силища! Суда на такой воде — щепки. Под водой будто дьявол гуляет, вода шипит по-змеиному и несется бешено. Многие невольно отступали от берега, боялись, что захлестнет и утянет с собой.

— Сие, слава богу, не сулой, — успокаивал их Козыревский, — вода отгуляет свое и уляжется. И к Чепатую. Поди заждался. Только б не сулой…

И надо же такому случиться — сулой не заставил себя ждать. На следующее утро они готовы были сдернуться — вода заканчивала рокотать, как вдруг со стороны Восточного моря нагрянул пронзительный ветер. Откуда он сорвался, бог весть. Он взялся щипать воду, мешая ей катить обратно в Пенжинское море. Вскинулась пена. Поднялись водяные столбы. Они стояли неподвижно, как огромные острые иглы. Постояв, они рушились, и возникали новые столбы, их было так много, что не видно было чистой воды. Шум, с которым они рушились, напоминал взрыв.

Козыревский, зачарованный, не мог оторвать взгляда от безумной пляски волн. Он забыл все свои страдания и подчинился силе строптивого перелива.

Козыревский не мог объяснить, что заставило его оглянуться. Он увидел Саниму. Тот стоял невдалеке, и ветер, казалось, обходил его стороной. Санима плакал. Козыревскому стало жаль его, и он как мог успокоил его и увел от берега. Санима покорно повиновался. Сулой преградил путь Саниме к его родине. Трудно жить в одиночестве, но еще труднее на чужой земле, и жаль, что Камчадальская земля не пришлась ему по душе.

Всему приходит конец. Отбесновался сулой, и казаки поплыли на судах через перелив. Вода — глаза болят от солнца. Вдали синеют киты, пуская струи воды. Небо голубое, дымком подернуто, теплое.

Казаки сидели в просторной земляной юрте острожка Чепатуя. Им жарко, и они разделись до пояса. Молодая женщина с печальным лицом издали разглядывала их.

Чепатуй спросил, почему нет Данилы, где Шибанов и Березин. «Они далеко, — ответил Козыревский и поинтересовался: — Я не вижу Аспананкура, где он?» Молодая женщина вскрикнула. Чепатуй повернул в ее сторону голову, и она сжалась… Это была Каяпикайну, жена Аспананкура. Выяснилось, что Аспананкур отправился зимой на Парамушир к сродникам за орлиными перьями. Самые красивые перья можно было добыть только на самой высокой сопке, которая уходила за облака. Эту сопку боялись, потому что духи запретили айнам даже приближаться к ней. Аспананкур перешагнул запрет. Он упал со скал и разбился.