Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

— Алеша, начинай, мы уже уши прочистили, — фамильярно обратился к Прыгунову Никита, явно демонстрируя перед приятелями свое насмешливо-презрительное отношение к комсомольскому функционеру.

— Чего начинать-то, Никита? — спокойно спросил Алексей. По лицу не видно было, чтобы его задели слова парня.

— Речугу толкай, что ли? — продолжал все в том же тоне Никита. — Воспитывай доходчивым ленинским словом. На большее-то вы не способны. Не выпить же вы сюда пришли?

— Никакие «речуги» вам уже не помогут, дорогие друзья, — ответил Прыгунов — Да у меня и нет никакого желания их произносить…

— Чего же вы приперлись? — процедила сквозь зубы Длинная Лошадь, — У нас с вами нет ничего общего.

— У нас с вами совершенно разное мировоззрение, — хмыкнул Никита.

— Нет у вас никакого мировоззрения, — не выдержав, вставил Николай, — Сплошной туман в головах.

— Скорее уж, дурман, — прибавил Алексей.

Павлик, по прозвищу Ушастик, пока помалкивал, бросая изучающие взгляды на пришедших. Он был невысокого роста, модно одет, белобрыс, небольшие глаза с прозеленью, нижняя губа толстая, нос с вмятинкой посередине, картошкой. Он почти совсем не походил на своего знаменитого папу — народного артиста. Разве что в овале лица и разрезе глаз иногда проглядывало некоторое сходство.

— Стоит ли нами заниматься, когда у вас самих дела швах… — начал было Лапин.

— Собственно, Никита, меня твоя мать попросила вернуть тебя в родное гнездо, — перебил Алексей, закуривая «Шипку». Быстро глянул на Уланова, мол, хочешь? Тот отрицательно покачал головой, — Сам понимаешь, не мог я ей отказать. Кстати, она на улице поджидает тебя.

— А если меня не тянет в отчий дом? — насмешливо посмотрел на него Никита. — Будет насилие? Для этого ты и прихватил с собой… верзилу-водопроводчика?

Длинная Лошадь демонстративно налила в захватанные мутные стаканы рубиновое вино. Если бы не длинные лохмы, ее можно было бы принять за юношу. Грудь почти незаметна под мужской черной рубашкой с большими белыми пуговицами.

Уланов начинал злиться: с какой стати этот пижон упорно называет его водопроводчиком?

— Николай Витальевич учитель, — сказал Алексей.

— А я думал, самбист-каратист, — наконец раскрыл широкий рот Ушастик. Кстати, как раз уши у него были в порядке, странно, что у него такое прозвище.

— Я его сюда затащил… — начал было Прыгунов, но девица перебила:

— Посмотреть на нас, да? Мы же не бомжи, у нас у всех ленинградская прописка.

— Оказывается, Уланов с вами уже знаком!

— Эй, ты, лоб! — грубо обратился к Николаю Никита. — Лучше оставь в покое Рыжую Лису. Она как та самая киплинговская кошка — сама по себе.

— И от бабушки уйдет, и от дедушки уйдет, — поддакнул Ушастик.

— И черт с ней, — обронила Длинная Лошадь.

Николай и не знал, что у Алисы такое прозвище. Никита смотрел на него с откровенной ненавистью. Ему в тот раз, в подвале, больше всех досталось. Остальные-то разбежались, а Никита пытался дать сдачи.

— Если ты имеешь в виду Акулину Романову…

— Алиска глаза бы выцарапала, если бы ты ее так назвал! — рассмеялась Длинная Лошадь.

— Я думаю, она к вам не вернется, — закончил Николай — Ей опротивела эта грязь и ваши немытые рожи.

На этот раз Алексей с неподдельным изумлением посмотрел на Уланова, но промолчал.

— Мы насильно никого не держим, — равнодушно сказала Алла Ляхова, она же Длинная Лошадь. И с любопытством посмотрела на Никиту. Николай понял, что ей наплевать на Алису: ей нравится этот стройный парень, и она наверняка считает, что для нее даже лучше без Рыжей Лисы.

— Ребята, у меня есть к вам одно деловое предложение…

— … от которого вы не посмеете отказаться… — в тон ему вставил Павлик. Так начинал свои грязные гангстерские дела Крестный отец, роль которого блестяще сыграл Марлон Брандо.

— Ну, ты, Павел, даешь! — улыбнулся Прыгунов. — Неужели я похож на Крестного отца?

— Ты похож на Чака Норриса, — сказала Ляхова — Только вряд ли умеешь так виртуозно укладывать своих врагов приемами каратэ, как это делает он.

— Да нет, — хмуро возразил Никита. — Умеет… Иначе бы не посмел сунуться к вам.

— Ну, с вами-то любой трезвый человек справится, — заметил Алексей, — Ваша сила ушла в вино и…

— Мы вообще противники всякого насилия, — вдруг напористо и горячо заговорил Никита, — Мало ваш Сталин убил честных людей? Причем лучших, цвет русской нации. Десятки миллионов! Гноили в лагерях, морили голодом, расстреливали. Да и потом было… Нам ничего от вас, отцы-родители, не нужно, лишь одно — не приставайте к нам. Не лезьте с грязными сапогами в наши души, не воспитывайте и не произносите пустопорожних, глупых слов… о комсомольской чести, нравственности, ожидающем нас светлом будущем… Вам давно уже никто не верит, да, пожалуй, вы и сами уже не верите изжившим себя догмам и идеям… Мой дорогой папочка — яркий пример тому. Болтает с трибуны одно, призывает к долгу, чести, совести, а сам только и думает, как бы кого по службе обскакать! Готов даже ближнему подножку подставить… Да и все там такие. Ну, кому, Алексей, мы мешаем? Даже с лозунгами-плакатами по улицам не ходим. Не митингуем. Поддерживаем Горбачева — молодец, что взялся за вас, партийных бюрократов… Зажирели в своих дворцах, все себе самое лучшее захапали, пользуясь лозунгом: партия — руководящая сила в стране! Вот и наруководили, что народ вас возненавидел. Да вы и народ-то не знаете, давным-давно отстранились от него. Спрятались в райкомах-обкомах с милиционерами. Народ вам красноречиво высказал свое отношение на выборах… Чего же вы лезете к нам? Сидите себе в роскошных дворцах, занятых под райкомы, райисполкомы, и строчите свои теперь уже никому не нужные бумажки! А мы будем по подвалам ютиться, «заживо гнить», как пишут в продажных газетах и показывают по телевизору. Не вам нас спасать… Может, мы и стали такими, потому что вы есть на свете…