Вильям Козлов: Поцелуй сатаны

Столько милиции Николай Уланов еще никогда не видел. Люди в темно-серых шинелях, куртках с ремнями, синих фуражках с кокардами и в портупеях запрудили Невский проспект, окружили небольшую площадь у Казанского собора, сдерживая напиравшую на них толпу. Очередной митинг и, наверное, не санкционированный. Очень уж милиция настороже. У многих в руках опущенные резиновые дубинки. Два парня в теплых куртках взобрались на цоколь памятника фельдмаршалу Кутузову и, жестикулируя, что-то выкрикивали. Один из них, в вязаной шапке, размахивал трехцветным флагом. В толпе мелькали плакаты.

Несколько милиционеров пытались дотянуться до крикунов, но те ухитрялись увертываться: задирали ноги в кроссовках, укрывались за Кутузовым. Движение на Невском прекратилось, все больше прохожих напирало на жидкую цепочку блюстителей порядка. По лицам видно было, что они толком не понимают, что происходит, но стадный азарт уже охватывал даже случайно оказавшихся тут людей. Некоторые препирались с милиционерами, требовали пропустить их к памятнику, другие пытались силой прорваться. Слышались голоса: «Чей митинг-то? „Память“ или „Народный фронт“? „Народники“ с бородками, а эти из „Отечества“»…

Три парня и молодая розовощекая женщина бойко раздавали листовки, отпечатанные на ротапринте. С подписями, даже телефонами. Краем глаза Николай прочел: «Народный фронт»… Тут его кто-то сильно толкнул в бок и он резко повернулся, готовый дать сдачи. Толкнула высокая шатенка с папиросой в зубах. Глаза ее были устремлены на ораторов, выкрикивавших какие-то непонятные лозунги. По крайней мере, до Уланова они не доходили. Тем не менее, он почувствовал возбуждение, в нем поднимался протест против милиционеров, хотя они, в общем-то, вели себя довольно миролюбиво. Скорее всего, они и сами не понимали, что в данной ситуации нужно делать. Сцепившись руками, сдерживали напиравшую толпу. Много было молодежи, мелькали погоны и фуражки военнослужащих. Пожилые люди держались подальше от памятника.

— Почему не даете людям говорить?! — звонко прокричала шатенка, размахивая длинной рукой с папиросой, — Где же хваленая демократия, гласность?!

— Пусть бы лезли на собор, а они вцепились в Кутузова, — негромко проговорил Николай — Чего доброго опрокинут…

Шатенка метнула на него презрительный взгляд и не удостоила ответом. Нижняя губа у нее толстая и чуть оттопыренная, а карие глаза немного косят.

Март 1989 года был по-весеннему теплым, над Невским медленно проплывали голубоватые с желтой окаемкой облака, иногда скупые лучи невидимого отсюда солнца заставляли вспыхивать золоченый купол Казанского собора, песочного цвета высокие колонны мягко светились. На карнизах огромных окон топтались голуби, сверху вниз равнодушно поглядывали на гудящую и колышущуюся толпу. Милиционеры, наконец, стащили обоих ораторов с монумента и, всверливаясь в недовольную толпу, повели их к служебному «газику» с включенной мигалкой на крыше. Парни не сопротивлялись, но презрительно улыбались.

Уланову вдруг стало скучно, он вообще не любил толпы, и сюда его занесло совершенно случайно. Откуда-то из неведомых глубин его существа поднявшееся было стадное возбуждение постепенно исчезало, осталось ощущение какого-то самообмана: «Какого черта вдруг почувствовал себя недовольным, обиженным? Кем и чем? Уже готов был кричать, размахивать руками, ругать милиционеров, а сам толком и не знаю, что это за сборище? Может, разные ловкачи и провокаторы как раз и будят в толпе самые низменные инстинкты? Вот так, по-видимому, и совершаются разные перевороты, восстания, революции…»

Николай с трудом продрался сквозь густую толпу к Гостиному Двору. Стремящиеся к Казанскому собору молодые люди возбужденно спрашивали:

— Что, уже началось? Кого бьют?

Николай качал головой и усмехался: тоже — ничего не знают, а уже настроились воевать. Такие и раздумывать не будут — начнись заварушка — тут же, засучив рукава, ввяжутся. Этим нужно как-то утвердить себя в собственных глазах и показать другим, вот, дескать, какие мы смелые, отчаянные, никого теперь не боимся… На политику, идеалы им сейчас наплевать.