Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

— Как раз то, что тебе сейчас и нужно. Выходи за него замуж, народи ему здоровых детей…

— Я еще не выздоровела, Никита, — грустно заметила Алиса. — Иногда просыпаюсь ночью и снова вижу ужасные лица родителей, знакомых, да так отчетливо… Вот тогда мне хочется поскорее оглушить себя наркотиком! Неужели это никогда не кончится?

— Помолись Богу, — посоветовал Никита. — И я за тебя помолюсь.

— Ты это серьезно? Я и молиться-то не умею.

— Я дам тебе молитвенник и маленькую икону.

— Как-нибудь в другой раз… — улыбнулась она. — А наркотик…

— Изыди вон, сатана! Сгинь! — перекрестился Никита. — Так отпугивали нечистого. Я с этим завязал навсегда, да думаю, и ты тоже. Просто разыгрываешь меня.

— Перекрестись еще раз, — попросила Алиса.

— Не поминай имя Бога всуе, — нахмурился Никита. — Твоя вера еще не укрепилась, ей нужно пройти серьезные испытания, закалиться… Меня поразили слова Екклесиаста: «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление духа… Мудрость людская, глупость людская — суета сует. Веселье и добро, знание и радость — суета сует. Детство человека, юность его — суета сует. Мечты людские — так же суета и томление духа…». И еще Екклесиаст сказал, что Бог дает мудрость, знание, радость только тому, кто добр перед ним.

— Как все это странно… — тихо произнесла Алиса. — Какие возвышенные слова! Меня даже мороз пробрал по коже.

— Я тебе обязательно дам несколько интересных книжек про божественное.

— Я никогда таких книг не читала… — Алиса распрямила наманикюренные пальцы на правой руке и по-зверушечьи зубами откусила кусочек отлупившегося ногтя.

— Ты хоть знаешь, почему красным лаком красят ногти? — спросил Никита.

— Такая мода, — рассеянно ответила Алиса. Она смотрела на саркофаг Наталии Николаевны, — Она тоже красила ногти? И подводила глаза?

— Это от дремучей старины, от язычества, — продолжал Никита, — Люди приносили богам в жертву кровь. Даже пили ее, чтобы продлить жизнь, натирались ею, делали себе красную татуировку. А красную помаду наносили не только на губы, но и на лицо, грудь, шею… Вот откуда пришел к нам красный лак для ногтей, губная помада…

— Господи, кровь… — передернула плечами девушка. — Я впервые такое слышу.

— Все в этом мире уже было до нас, будет и после. И снова люди будут удивляться простым вещам, открывать и изобретать все то, что уже было раньше…

— Опять Екклесиаст? — спросила Алиса.

— Не совсем, — улыбнулся Никита — Я так сам думаю. Вернее, с помощью философских книг пришел к этой мысли.

— Никита, ты женился бы на мне? — неожиданно спросила Алиса. — Или Бог запрещает тебе это?

— Я об этом не думал… — растерянно пробормотал он, — Кто я, чтобы жениться? Когда закончу семинарию, приму сан…

— Я пошутила… — рассмеялась девушка, — Пошли отсюда, мне уже кажется, что души умерших витают над нами, шепчутся, мы мешаем им размышлять о вечном. Ведь мы в этом мире, как ты сказал… суета сует!

— Это Екклесиаст сказал, — поднимаясь с каменной скамьи, угрюмо ответил Никита.

Ну что же ты, Алексей? — стоя у раскрытого окна в своем кабинете, говорил Михаил Федорович, — Толковал: я его вытащу из ямы, он станет другим… Вытащил! Из одной ямы да в другую… Сын секретаря райкома КПСС будет учиться в духовной семинарии! Дожил! Мне что, заявление об уходе с партийной работы подавать?

— Из духовной семинарии выходят образованные люди, — вставил Прыгунов, — И потом, отношение к церкви изменилось…

— Попы? Батюшки? — обдал его гневным взглядом Лапин, — Я убежденный атеист, а сын? Жена толкует, что церковники нынче в почете, и ты в ту же дуду дуешь?

— Честно, я тоже не ожидал этого от Никиты — сказал Алексей — От дельфинов этой веры набрался, что ли?

— Каких дельфинов?

— Семинария — это не худший вариант, — продолжал Прыгунов, — Человек хоть во что-то поверил, может, религия — это та самая соломинка, за которую хватается утопающий.

— Ей-богу, мир на глазах переворачивается, — вдруг остыл Лапин, — Все смещается, летим ко всем чертям…

— Вот и вы помянули и бога и черта, — улыбнулся Алексей.

— Да ну тебя… в бога, сердце, душу — мать… — выругался Михаил Федорович. Впрочем, без всякой злости, — Я не знаю, что мне делать!..

Секретарь райкома комсомола стоял у другого окна. Он смотрел на Невский проспект, по которому текла бесконечная толпа прохожих. День выдался хмурым, небо заволокло плотными серыми облаками, но дождем пока не пахло, хотя и неплохо было бы смыть с тротуаров городскую пыль. После летнего дождя легко дышится. Несколько раз собиралась гроза, где-то вдалеке погромыхивал гром, но пока ни одна капля не упала на раскаленный город. Тяжело летом жить в окружении каменных зданий, где нет никакого движения воздуха. Алексей с завистью смотрел на парней в безрукавках, девушек в цветных тонких и коротеньких юбках, а вот ему приходится ходить на работу в костюме и белой рубашке с галстуком. И Лапин в костюме с галстуком. У себя в кабинете Алексей сидит в рубашке с расстегнутым воротом, а вот когда вызывает начальство, приходится снова облачаться в костюм. А почему? Ведь нет такого закона в жару потеть в костюме? Инерция, привычка…