Д. Савельев - Медитатор [сборник рассказов]

Чарльз Скотт запыхался, вытер пот со лба и окликнул Алексей Алексеевича. Вместо него отозвался другой, и голос показался до боли знакомым. Шеррингтон вытер об меня руки и не спеша заковылял в сторону.

Мне показалось, я знал этого человека очень давно. Знакомая по школьному учебнику биологии серьёзная физиономия выражала глубокую задумчивость, а добрые человечные глаза видели перед собой прекрасную физиологическую систему, в чём–то сходную с системой его любимых животных — собак. Иван Петрович, не торопясь, вынул импровизированный кляп из моего рта и заговорил без выражения:

— Шеррингтоны, Бернштейны, Дюбуа — Реймоны — все они пешки по сравнению со мной. Это я придумал возбуждение и торможение. Я подсказал бородатому принцип доминанты. И я, а не кто–нибудь ещё, изобрёл самую страшную пытку всех времён и народов — электроды, не дающие подопытному заснуть. Какое наслаждение видеть глаза существа, изнывающего от утомления! Как оно медленно начинает трястись в предсмертных судорогах, всё ещё моля о пощаде! И жизнь плавно покидает измученное тело. Впрочем, скоро я всё это увижу вновь. И трястись будет не какая–то жалкая собаченция! Только сперва надо закончить одно дело. Конкретно, просветить Вас по поводу моей рефлекторной дуги.

И он стал рассказывать. Он рассказал, как формируется возбуждающий потенциал, как он идёт с рецептора по чувствительному пути в спинной мозг, как из спинного мозга по двигательному пути импульс поступает в рабочий орган, а оттуда снова на рецептор, который передаёт информацию в кору головного мозга. Постоянная связь коры и рецепторов обеспечивает достижение полезного приспособительного результата: кора осуществляет коррекцию — определяет, что нужно человеку, без чего он мог бы обойтись, а что и, вообще, ни к чему. Он объяснил про хитрые процессы торможения, когда импульс направляется по запасным путям в объезд. Он даже объяснил открытие Дейла по поводу высвобождения возбуждённым нейроном одного и того же медиатора во все синоптические щели. Иван Петрович сказал, что уже помер, а всё ещё надиктовывал тупому Дейлу это самое его «открытие» из–под земли.

У меня появилась какая–то странная отрешённость и тихий гул в ушах. Говорят, почти все люди заранее чувствуют приближающуюся кончину, и именно это похоже со мной и происходило. Великий учёный всё ещё говорил что–то насчёт нервных центров, но я его уже не слушал. И тут я ясно осознал, что всё происходящее со мной — не более, чем ночной кошмар, страшный сон, и стоит только слегка пошевелиться, разлепить веки, как мерзкое видение исчезнет, и всё снова будет хорошо. Хорошо, скучно и банально — пустая жизнь без синапсов и медиаторов. Я крепко зажмурился, но Иван Петрович никуда не делся. Тогда я побился затылком о поверхность стола, но всё осталось по–прежнему.

— Думаете, что всё это — ночной кошмар? — в первый раз улыбнулся Иван Петрович, словно прочитав мои мысли. — Ошибаетесь. Это — РЕ–АЛЬ–НОСТЬ.

Из–за его спины появились Алексей Алексеевич в перчатках и Чарльз Скотт со скальпелем, электродами и машинкой для вскрытия черепа.

— Что ж, преступим к препарированию, коллеги? — прогремел голос Ивана Петровича.

Владислав Николаевич Питон пришёл в класс довольно весёлым. Он всю ночь читал фантастическую книжку про эксперименты со временем, а по дороге в школу высосал поллитровую банку пива. На перемене он надавал по ушам нескольким второклашкам, неосторожно высунувшимся из класса, вывалял портфель ботана Пиклюева в унитазе и засунул спичку в замочную скважину на двери кабинета химии.

Молодая учительница геометрии с раскрасневшимися щеками напрягалась изо всех сил, чтобы перекричать двадцать девять подростковых глоток, а Питон в это время составлял матерные записки, порочащие их девочек. И вот как раз когда он дошёл до замученного влагалища Катьки Степновой, наступила неописуемая, полная тишина. Он мгновенно переместил взгляд с записки на учительницу и увидел, что она стоит с полуоткрытым ртом, как статуя, не шевелится и, более того, не дышит. Все остальные существа, находящиеся в классе, были в аналогичном состоянии.

Поначалу такая ситуация Владислава приколола. Он даже обрадовался и решил воспользоваться случаем и двинуть по зубам верзиле Чиплову, который его частенько ущемлял. Но результатом удара была не пара вылетевших зубов, а отбитая рука. Верзила же не шевельнулся. Тогда Питон попытался сдвинуть какую–нибудь вещь, но это у него тоже не получилось. По сути дела, двигалось в классе только: его ручка, которую он держал в момент, когда всё произошло; его одежда и всё, что она в себя включала; он сам. Дверь была закрыта, и выбраться из класса не представлялось возможным. Окна тоже были закрыты и заклеены на зиму.