Всеволод Фабричный: Самоед

Иногда какой–нибудь доведенный до крайности хозяин квартиры — распахивает дверь, встает в оборонительную позицию и, покраснев, кричит:

— Так! Всем уходить! И чтобы вас тут я больше не видел!

Над ним смеются.

Иногда вызывается милиция. Точнее она вызывается постоянно, но часто уже никто не приезжает. Несколько раз кто–то прокалывал автомобильные шины во дворе. Хозяева автомобилей ходили к школьному директору. Взбешенные. Огорченные до слез.

Я поднимаюсь на площадку второго этажа. Меня качает от выпитого портвейна и водки. На площадке трое человек: парень лет пятнадцати, белесый как опарыш и весь усеянный прыщами, девица со злым, глупым лицом и еще одна молодая девушка лет шестнадцати — она одета в длинное, грязноватое пальто до пят и стоит, привалившись к подоконнику. Она явно не в себе. Голова ее то и дело падает ей на грудь. Она говорит что–то словно сквозь сон. Девица со злым лицом периодически бьет ее по щекам и кричит, что раз та беременна — ей нельзя принимать какую–то там наркоту. Девушка в пальто мычит что–то, не реагируя на увесистые пощечины.

Второй момент:

Мы и мой друг Павлик (с врожденным уродством грудной клетки), совершенно бухие, шатаемся по заснеженному лесу в Переделкино. Прогуляли школу. Уже третий день подряд. Напились коктейлей, пива и вина. Естественно — на ворованные деньги. Нам по тринадцать лет. Для Павлика — это первое настоящее опьянение и поэтому он пребывает в потустороннем состоянии. Двадцать минут назад он купил лампочку в универсаме и начала ее грызть. Я выкинул эту лампочку от греха подальше. Мы болтаем ахинею и чушь. Мы заблудились в лесу и не знаем как выбраться. По дороге домой (ко мне на квартиру) я кулю два литра разливного пива в ларьке. Продолжим праздник.

Третий момент:

Я прогу…. Ну это понятно. Далее.

Я нахожусь на Пушкинской Площади в центре Москвы. С утра — зубровка и пиво. Совсем недавно — два пластиковых стаканчика столичной водки с лимоном. Я один–одинешенек хожу по городу с семи утра. Начал одиссею на Кузнецком Мосту и, вот, пришел сюда — к памятнику. Ужасно хочется любви. Кое–что уже намечалось, но сорвалось. Пятнадцатилетние яички требуют опустошения. Я достаю из рюкзака неприличный журнал, выбираю фотографию на которой у нее «пошире раздвинуто» и начинаю стояче–ходячую мастурбацию. Проезжающие машины чуть–чуть приостанавливаются — поглядеть на подскакивающее на месте чудо в булавках и другой нехитрой панк–атрибутике. Мне все равно: кто меня видит и что мне скажут. Я продолжаю яростно шерудеть рукой в своих черных джинсах. Когда все кончено и херувимы с купидонами спели триумфальную песню — я валюсь на лавку и раскрываю еще одну бутылку пива.

Как видите: на дроби, иксы и таблицу Менделеева у меня просто не хватало свободного времени.

(Вклинюсь тут, чтобы еще раз похвалить зубровку — ох и любил! Ее всегда продавали в палатке около станции метро Кузнецкий Мост. Зубровка и сигареты Астра. Славная комбинация. И к тому же очень дешево. Я не был привередлив к табаку и выпивке: покупать Мальборо и Парламент, как это делали мои желающие роскоши и престижа одноклассники — я не собирался.) Подведя итог я скажу, что школа научила меня курить, пить, воровать и врать. Неплохо. Многое мне пригодилось в жизни, многое меня спасло от скуки и отчаяния. Многое уничтожило мое здоровье и сделало меня злобным полуинвалидом. Однако, если бы я не ходил в школу — я бы за милую душу выучился и курить и врать и так далее… Так что даже в этом случае школа бесполезна.

Я уверен, что сейчас вы думаете:

— Он это от обиды все пишет. Неудачник. Алкоголик. Работает на складах и заводах. В школе был непопулярен до соплей. Переехал в Америке — ни хера не может тут приспособиться — вот и прорвало. Тренирует мускулы своей бессильной злобы. Сейчас, поди еще купит ружьишко, да постреляет детей в яслях. Или умных студентов в их гордом институте.

Ошибка. Мне совершенно не обидно. Я ненавижу многих, но никому не завидую. Я не хочу поменяться жизнью не с кем. В свои лета я уже слишком убог и уникален, чтобы произвести обмен. Моя уникальность специфическая: например я дожил до двадцати семи лети пока что ни разу в жизни не поставил на плиту чайник. Я не умею заваривать чай. Попробуйте побить этот рекорд! Учиться поздно. Не знаю: куда ставить, чего наливать… У меня нет сотового телефона. Я как–то попросил у знакомого позвонить по его телефону по срочному делу. Не сумел. Не знаю чего там жать…Люди разговаривают по ним везде. В транспорте, в автомобилях. Почему–то наплывает ярость. Что ты, думаю, сука все эти кнопки жмешь? В глотке бы тебе твой сотовик колом встал. Потом жар по всему телу от злости…