С мест заученно ответили — Красный, черный, белый, серый и коричневый!
— Вот! Вот национал–социалистические цвета, которые нужно блюсти. Да, цвета нашего славного партийного знамени. Да, цвет каждодневного труда, мужественного отречения от избыточного комфорта, цвет солдатской чести, ежеминутной службы на благо нашего великого фюрера и Рейха! Да, цвет нашей партии, нашей земли, духовными соками которой питается каждый ее сын, национал–социалист!.. — Норбер затряс щеками и сжал кулаки. Кулаки его были заметно меньшими, чем у Ханса. — … А теперь поговорим о мужском товариществе. Да–да, не ухмыляйся товарищ Шмидт, это не такая уже отвлеченная тема. Впрочем, это не о тебе… Вчера в Министерстве арийского просвещения — на месте моей службы, это возмутительно! — был выявлен извращенец . Буржуазная идеология извратила его душу, не побоюсь сказать, до откровенной перверсии. Не буду называть имен — это животное, а иначе его никак не назовешь, сейчас находится в гестапо. Его ждет электрошок и стерилизация. Комиссия партийной этики, я уверен, добьется от него, кто, когда и как совратил его на этот грязный путь. И может быть… — Норбер угрожающе поднял палец, — тут не обошлось без плохой генетической наследственности, кто знает. Нередко попадаются всякие фрау , которые происходят, может быть, от потомков смешанных браков буржуазной эпохи. Так вот, этот с позволения сказать «товарищ» почти два месяца сожительствовал с некоей фрау из Вспомогательного медицинского корпуса — в нарушение всех партийных норм и постановлений Евгенической службы. Произошло несанкционированное зачатие — без разрешения Репродуктивной комиссии, без соответствующих тестов, наконец, без санкции Антропологического отдела, возмутительно! Но это не самое страшное. Этой потаскухе сделали аборт и ее стерилизовали. Другое страшно, регенерат, называвший себя нашим «товарищем», предал мужское братство национал–социалистического сообщества, предал партию, его вскормившую, предал друзей и братьев по революционной борьбе — вот что страшно! Он осмелился утверждать о «естественности» этой гнусной связи, и я не сомневаюсь, что он закончит свою жалкую жизнь на Абиссинских рудниках. Среди негров, от которых он далеко не ушел…
— Das abscheuliche Vieh! — выругался Шмидт, его стальные глаза горели возмущением.
Ханс вздрогнул, похолодел. Ему казалось, что проницательный взгляд Шмидта проникнет сквозь его карие глаза, в самую глубь его сознания и раскроет его тайный роман с Евой. Вот он вскочит, отбросит стул, покажет на него пальцем и с отвращением закричит‑Das abscheuliche Vieh!
Ханс втянул голову в плечи. Ему было стыдно, ему было противно, он готов был провалиться от ужаса, чтобы не видеть глаза Шмидта, чтобы спрятаться от пальца Норбера. Das abscheuliche Vieh! Das abscheuliche Vieh! — гремело у него в голове.
— Э, товарищ, как тебя разобрало, я тебя понимаю, мерзость все это, разве можно спокойно такое слушать, правда? — Шмидт участливо перегибался через спину соседа, успокаивал Ханса. Он видимо решил, что Ханса от нахлынувшего отвращения сейчас вырвет. Его большие губы чуть было не целовали запястье левой руки Ханса, и Ханс инстинктивно убрал руку, и выпрямился.
— Все уже хорошо, хорошо, не всегда приятно думать об этом, вы меня понимаете, особенно на работе… — залепетал он.
Шмидт согласно закивал и зашептал: Не забудь, после работы, мы договорились…
— Mein Gott! — запретно воскликнул Ханс, и тут же мысленно поправился. — Mein Führer! Что же мне делать? Mein Führer!..
Норбер попытался утихомирить мужчин, и стал напоминать, что лекция еще не кончилась: — Не хотел бы, товарищи, продолжать эту неприятную тему, но отрыжка буржуазной идеологии еще наблюдается в наших рядах. К примеру, о кошках…
Шмидт громко рассмеялся, его смех подхватили другие, и Норбер сконфузившись, стал отмахиваться розовой ладонью.
— Понимаю, понимаю, все мы мужчины, а не какие–то там расхлябанные фрау, конечно же собаки. Наш великий фюрер любит собак, наши руководители любят собак, все товарищи любят собак. Еще со времен античности… гончие Артемиды… древние германцы… светлейшие князья… арии… тевтонские рыцари… императоры… аристократы духа тоже… герр Гиммлер… — Норберт потерял нить рассуждений, с сожалением поглядел на часы.
— К сожалению, время нашей лекции закончилось и пора на трудовой фронт, на передовую борьбы с иудеобольшевизмом. Но завтра обязательно, товарищи, мы продолжим наше нужное, идеологически верное мероприятие. Хайль Гитлер! — Норбер махнул рукой и распустил всех по рабочим местам. Все встали, вскинули правую руку и стали выходить из лекционного зала. Некоторые поддерживали друг друга под руку. Кто–то напевал «Мой боевой товарищ…» Ханс почувствовал на своем плече уверенную ладонь Шмидта. Шмидт широко улыбался. Больше всего Хансу хотелось разбить это красивое лицо с идеальным пробором русых волос. Но Шмидт был разрядником по джиу–джитсу, и даже занимал в прошлом году чемпионское место в своем отделе. Ханс сдержался.
Читать дальше