Станислав Соловьев: Любитель кошек

Было всего 5.45, но спать уже совершенно не хотелось. Спальная была выдержанна в утвержденных партией тонах — черные шторы, коричневые стены, серое одеяло. На ночном столике лежал томик Mein Kampf, над кроватью бледнело лицо фюрера в стандартной раме, витой посеребряным дубовым листом. Ханс встал и шепотом позвал Еву. Ева выскользнула из стенного шкафа — со сна она казалась Хансу волшебной феей, чем–то иллюзорным, сновидческим, настолько не реальным здесь и сейчас, что ему захотелось обнять ее, прижать к себе, прижать покрепче и целовать. Но Ева была испугана его ночным кошмаром, она торопливо натянула на себя строгое черное платье и белый фартук — одежда практически всех женщин в Рейхе. И отправилась на кухню — варить кофе, делать бутерброды с сыром. Ханс с сожалением проводил ее взглядом, пощупал свои руки — они ему не понравились, и он решил на выходных провести свободное время в гимнастическом зале Дома Товарищества. Он не был поклонником физкультуры, он просто боялся, что на очередном ежемесячном медосмотре его подвергнут партийному взысканию. Минимум двадцать рейхсмарок долой и запись в партийный билет. Механически Ханс включил радио и пошел бриться — как все благонадежные мужчины Рейха он делал это каждое утро, ненавидя бритву всей своей душой. Лицо показалось ему излишне бледным, а под глазами вырисовывались черные круги, и он еще раз убедился, что кошмар кошмаром, но воскресенье он проведет в гимнастическом зале. Под «Хорст Вессель» он тщательно выбрился — герр Блаух терпеть не мог плохо выбритых подчиненных, и даже нигде не порезался. Ханс счел это хорошим предзнаменованием. Насвистывая мелодию, он зашел на кухню — кухонный стол напомнил ему о кошмаре, он на мгновение зажмурился, поддавшись паническому страху: вместо заварника и сахарницы он отчетливо увидел мерзкую липкую лужу крови. Ева рукой погладила по щеке, он успокоился и торопливо съел завтрак, стараясь ни о чем не думать. В 6.30 он поцеловал Еву в губы — видели бы его в этот момент сослуживцы! — натянул хромовые сапоги, накинул плащ, надел фуражку, взял портфель и вышел. На лестничной площадке было уже людно — соседи, молодые, зрелые и пожилые мужчины покидали свои квартиры, чтобы отправится по делам — кто в министерство, кто на один из заводов Имперской Объединенной Индустрии, кто на армейский полигон. Ему улыбались, ему говорили «Хайль Гитлер!», он кивал головой, автоматически вытягивал правую руку в приветствии, только досадуя на то, что Ева опять плохо надела нарукавную повязку и теперь она снова сползает с рукава. Он вышел на улицу. Брусчатка блестела — шел мелкий осенний дождь, то тут то там сновали служащие с черными зонтами, Ханс утешал себя, что зонт ему не нужен, так как у него хороший кожаный плащ. Он не хотел думать про то, что рейхсмарок хронически не хватает, какой уж там зонт, кофе уже заканчивается и придется покупать этот гадкий суррогат Germanisches Indien вместо его любимого Bergceylon. Больше всего суррогат отдавал горелыми носками, но пить что–то надо… Ханс отогнал грустные мысли и с любопытством наблюдал, как новенький черный «мерседес» герра Фаунштилля обливает грязной водой парочку молодых гестаповцев. Те влюблено ворковали прямо на пешеходном переходе — с утра пораньше.

До здания Статистической палаты было всего пятнадцать минут ходьбы и Ханс благополучно добрался до знакомых кованных дверей с имперским орлом, сдал фуражку и плащ в гардероб какой–то веснушчатой фрау — она совсем не походила на Еву, длинноносая, с редкими волосами, она даже у Ханса вызвала раздражение, и он впервые почему–то подумал, что зря Рейхстаг не утвердил закон о запрете всем женщинам работать в официальных учреждениях. Говорят, не хватило каких–то двадцати голосов — консерваторы–ветераны привыкли пользоваться услугами женской прислуги еще со времен колонизации Сибири. Воистину, Die Parteisehenswurdigkeiten! Ханс причесался перед огромным, во всю стену, зеркалом — теперь при ярком освещении он видел, что круги под глазами не такие уж и большие, подбородок волевой, пробор идеальный, как полагается партайнгеноссе, и вообще, может быть, не все воскресенье пройдет в гимнастическом зале. И значит, он лишний часок побудет с Евой. Uber meine Liebe, die verurteilte Liebe! Ханс улыбнулся своему отражению, сдунул несуществующую пылинку с кителя, и твердым шагом направился в Отдел экономического учета. Все были на месте, герр Браух, группенфюрер СС поприветствовал всех с началом рабочего дня и пожелал «еще один день героически отдать на благо фюреру, партии и отчизне». Все по привычке встали, задрали руки и нестройно проорали «Хорст Вессель» — от первой до последней строчки — глядя на строгое белое лицо фюрера в массивной раме. Рама, на этот раз, была позолоченной и весила не меньше двадцати килограмм. Они сели, обменялись колкостями, а шутник Креггель даже намекнул на недостаток трудового героизма у Дольфуса — все знали, что Дольфус глуховат и певец из него никудышный. Ханс привычно втянулся в работу — запустил служебные программы рабочего стола. Сегодня уже 12 октября 289 года от Рождества Гитлерова, а работы непочатый край. Квартал горит, как бы взыскание по партийной линии не получить!.. Ханс горестно вздыхал, перелистывал статистические таблицы, выделял маркером несоответствия, отправлял по локальной сети, — в ответственных секторах имперских ведомств не было прямого подключения к GDN — Großendeutschland Netz. Рутинная работа со временем усыпила страхи Ханса — отчеты, таблицы, схемы, колонки цифр на жидкокристаллическом экране рабочего стола отвлекали его от сомнений, подозрений, и он растворялся в едином организме национал–социалистической общности, становился одной из миллионов клеток планетарного тела Великого фюрера. Сообщали, что затоплены Трансибирские рисовые плантации, что поставщики из японской дайбацу «Никкей» опять подведут Неапольские судостроительные верфи, цены на туркестанский хлопок снова полезли верх, и теперь надо будет увеличивать хлопковые плантации в Нижнеамериканских Штатах — благо Джон Шуберт, фюрер «Сынов Американской Революции» опять победил на своих глупых выборах. Пускай девяносто девять процентов голосов, но кто еще в Рейхе проводит эту клоунаду «парламентаризма» в духе буржуазного века. Verfaulenden liberalen Westen. Предприятия Вестфалии дают сомнительные показатели и надо бы связаться со статистическим бюро их гау…