Александр Лекаренко - Крылья

В воздухе витает такая нестабильность, — говорил он, — Что я подумываю, а не закрыть ли мне производство и не зарыться ли в какую–нибудь щель. — Они медленно шли по периметру небольшого, но чрезвычайно изысканно изукрашенного зала, где экспонировалась продукция фабрики, здесь был наборный пол из полированного гранита и мрамора, малахитовые стены, колонна из яшмы и карнизы узорной бронзы. — Нет такой щели, — ответила Аликс, — И нет нужды закрывать лавочку, вы будете катастрофически процветать. — Я начинаю слегка побаиваться вас, — сказал он, наполовину шутя, — И ваших пророчеств. — Неделю назад она посоветовала ему перевести деньги из своего банка в два других, через три дня после того, как он сделал это, банк прекратил выплаты, а еще через три там начала работать совместная комиссия Минфина и Генпрокуратуры. Они остановились перед витриной, в которой стояла потрясающей красоты ваза, выточенная из цельного куска лазурита. — Никогда ничего не меняется, пока не заканчивается навсегда, — сказала Аликс, — Люди будут голодать, богатеть, воевать, трахаться — и покупать ваши цацки. — Это не цацки! — Неожиданно для себя он обиделся так, как давно уже не обижался. — Это не цацки, — повторил он, снижая тон, — Это красота. Что есть в мире стоящего, кроме красоты? Она стоит столько же, сколько сама жизнь, бессмысленная и беспощадная — ничего не стоит. Все это, — он обвел рукой витрины, — Нельзя есть, нельзя пить, нельзя в это одеться. Но без этого остается только пить, жрать и срать, дожидаясь, когда все кончится. — Сколько стоит эта ваза? — тихо спросила Аликс. — 37 тысяч долларов, — не задумываясь, ответил он. Наступило долго молчание. — А сколько стоит все это? — она обвела рукой зал. Он не ответил. Стало слышно, как гудит сигнализация. — Красота — это от Сатаны, — сказала Аликс. — А, бросьте! Сатана, Христос, Мохаммед Али — какое мне до этого дело? — А может быть, этому есть дело до вас? Если вы торчите здесь, а трава растет, и планеты ходят по путям своим — значит, это кому–нибудь нужно? — Насчет планет — не уверен, — усмехнулся Рубин, — Но не заметил, чтобы я был кому–то нужен, кроме самого себя и моих кредиторов. — Даже самые трезвомыслящие люди, — Аликс удивленно покачала головой, — Склонны окружать себя миражами. Они видят свое величие в том, в чем его нет, и усматривают свое ничтожество там, где оно не существует. Человек — это Красота, дорогой вы мой Иосиф Прекрасный. Он — бессмысленная и беспощадная суть Вселенной. Без него Вселенной остается только жрать, спать и срать. — Рубин расхохотался, — Ну, спасибо, дорогая! Меня и в лучшие–то годы никто не называл прекрасным. Значит, моя лысина кому–то нужна? — Мне, — улыбаясь, ответила Аликс.

— Иосиф Леонидович! — в кабинет просунулась кудрявая головка Аллочки. — А? — Из Иерусалима звонят. — Из Иерусалима? Ну, давай. — Он взял телефонную трубку,

— Алло.

— Здравствуй, дорогой.

— Гуссейн?! Что ты делаешь в Иерусалиме?

— Сижу в тюрьме.

— Что случилось?

— Контрабанда.

— Сколько ты уже сидишь?

— Неделю.

— Они предъявили обвинение?

— Нет. Они еще не решили, по какой статье свернуть мне шею.

— Не понял.

— Йося, ты ничего не поймешь оттуда. Я отсюда мало что понимаю. Они считают, что я оскорбил какие–то их святости. Ты можешь приехать?

— Могу. Как тебя найти?

— Здесь одна тюрьма, Йося, найдешь как–нибудь.

Рубину приходилось бывать в Израиле и не один раз, поэтому никакой излишней суеты не возникло, на следующий день он уже сидел в самолете, а следующим утром — в конторе адвоката.

Проблема в том, — говорил адвокат, — Что ваш друг нанес оскорбление религиозным чувствам народа Израиля. — У адвоката был сильный западно–украинский акцент и Рубин, временами, с трудом его понимал. — Причем здесь контрабанда? — Контрабанда здесь притом, что ему в руки попала одна святая вещь, принадлежащая еврейскому народу, и он тайно ввез ее в страну и тайно же попытался продать. — Эту вещь, конечно, отобрали? — Отобрали, конечно. — Ну, так пользуйтесь, на здоровье и отпустите старика. — Не так просто, господин Рубин. Эта вещь представляет собой экземпляр Святого Писания, Торы. Очень древний экземпляр, написанный на бычьих шкурах. Ваш друг сделал из них чемодан и привез в нем свои вонючие носки и трусы, понимаете? Это оскорбление. Особенно, если учесть, что он, извините за выражение, мусульманин. — Уже были экспертиза? Есть заключение эксперта? — Это так быстро не делается, это вам не какой–нибудь поддельный Пикассо, это религиозная реликвия. — Но, может еще оказаться, что это подделка? — Адвокат подумал, пожал плечами, — В принципе, может. Сейчас рукопись исследуют в Иерусалимском Университете. Этим занимается ведущий специалист, профессор Соломон Ривкин, очень знающий, уважаемый человек. — А я могу поговорить с этим человеком? — Ну, никому не запрещено сходить в Университет. Если только Соломон согласится побеседовать с вами. — Пожалуйста, — Рубин извлек толстую пачку долларов и взвесил ее в руке, — Организуйте передачку Гуссейнову и сообщите, что я здесь. И если можно, — он положил пачку на стол, — Устройте мне встречу с профессором.