Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

И тут–же встал как вкопанный. В голове «красной стрелой» пронеслись события последних лет, от которых не исходило ни одного светлого пятна. Разве к этому я стремился всю сознательную жизнь? Разве об этом мечтал? Я схватил за серебряное горло бутылку с шампанским, зайдя в туалет, без сожаления вылил туда содержимое. Из комнаты донеслись мелодии зарубежной эстрады. Вот и хорошо, как там в библии написано?

Начни с себя…

У когда–то работавшего со мной на базаре соседа дым в квартире стоял коромыслом. За неуклюжим раздвижным столом расположились человек пятнадцать молодых парней и девчат. Сам сосед балдел на краешке тахты. Кажется, не только он, но и пацаны обрадовались моему приходу.

— Прошу, — шустро освободил табуретку сын хозяина, объявил присутству — ющим. — Это писатель, русский дворянин. А мой отец польский дворянин. Они друзья, хотя часто спорят.

— Знаем, — откликнулись сразу несколько веселых молодых голосов. — Писателя весь поселок уважает. Сосед вложил в руку стакан с водкой:

— За нас, за дворян и за Россию. С Новым годом, — громко провозгласил он тост.

— Да, в общем–то, на минуту, — запротестовал было я. — Поздравить и попросить сигарету.

Сын тут же протянул пачку «Кэмела», отец понимающе кивнул:

— Знаю, ты завязал. Но сегодня самый главный праздник в году, во всем мире отмечают. Ты мой гость, мы единственные дворяне на пол Ростова, остальных не видели. А вокруг хамы, как говорил Киса Воробьянинов. Холопы. Упрекают нас, что предали царя. Что они понимают, тупорылые. Мы сами ратовали за революцию, да, за революцию, только бескровную, как в цивилизованных странах. Время пришло, потому что Франция, Англия, Америка повернули жизнь по новому. Мы тоже жаждали демократического строя. А что сделали эти самые холопы? Они не только уничтожили нас, они ввергли великую империю в первобытный хаос, превратив ее в единый концлагерь, в котором слово «товарищ» стало главнее слова Божьего. Теперь опомнились, не все, еще нам предстоит борьба. Не за свои растерзанные имения, их уже не вернешь, а за личные свободы.

После такой речи грех было не выпить. Пусть она скомканная, построенная на пьяных эмоциях, и все–таки доля правды есть. Конечно, не в устах какого–то поляка, предки которого исправно служили русскому царю не хуже татар, финнов и мордвы, хотя сосед прозрачно и намекал на родство со знаменитым Костюшко. Все–же проблемы затронул национальные. Сильно влияние блистательного. российского общества на умы нацменов, только им не следует выступать с русской позиции. Желательно, чтобы цыган оставался цыганом, а поляк — поляком. Русский, как Иисус Христос, должен нести свой нелегкий крест один. Таково его предназначение на грешной земле.

Я залпом осушил стакан, поставил его между тарелками с тонко нарезанными ломтиками колбасы и салатом. Кто–то услужливо подал маринованный огурец. Водка моментально заявила о своих правах, мысли о последствиях покинули голову. Устроившись рядом с соседом, я еще раза два прикладывался к граненому стакану. Потом начались танцы. Молоденькие девушки были без ума от моих раскованно — вальяжных телодвижений. Надо признать, танцевать я умел как никто другой, партнерши просто таяли в ненавязчивых нежных объятиях, забывая обо всем на свете. Но они пришли с парнями, цепко следящими за нашими действиями, поэтому я счел за благоразумное вовремя удалиться. Наклонившись к изрядно поддатому польскому дворянину, предложил продолжить праздник у себя на квартире. По стариковски, тем более, телевизор оставался включенным. За порогом нас догнал сын. Я сразу понял, что его послал кто–то из ребят покруче, из поселковых пацанячьих верховодов, потому что сам девятнадцатилетний отпрыск, успевший заиметь ребенка на стороне, не в пример отцу был щупловат и слабохарактерен.

— У тебя деньги есть? — спросил он, покосившись на спускающегося по лестнице родителя.

— Всего двадцать тысяч, — пошарил я в кармане. — Кстати, нам тоже не мешала бы бутылка хорошей водки и пачка добрых сигарет.

— Тогда дверь не закрывай, — засуетился сынок. — Я сейчас подскочу и мы сбегаем в комок.

Пропустив соседа в квартиру, усадив его за стол, я полез в шифоньер за сумкой. Пока возился с замками, вошел сынок. Перехватив жгуче завистливый взгляд, подумал, что сумку надо прятать в другое место понадежнее. Уж слишком ярки искры в темных глазах парня.

— Богато банкуешь, — кивнув на стол, направился тот к выходу. — Нам так не жить.