Александр Тарнорудер: Vertigo

Второй день и третья ночь на плато. И он вместо разгадывания шарады занимается исключительно собственным спасением. Невезуха какая — дойти почти до самого конца и… Даже слова подходящего у него не нашлось, чтобы выразить то состояние, в котором он оказался. Все насмарку. Конечно, у него на счету останется немалая сумма, за последние полгода он почти ничего не тратил. Больше трехсот тысяч долларов только за участие в отборочном марафоне. Интересно, сколько еще участников дошли до последнего этапа? Дядя Сэм, должно быть, не просто так раскошелился на такие расходы. Стоило ли соглашаться на роль подопытного кролика ради призрачной цели «участвовать в экспедиции»? Постоянная череда сменяющихся лиц, и при этом полное отсутствие нормальных человеческих контактов, за исключением одной недели, когда он ездил в Израиль на могилу Розки. Пластиковая комната без окон, и бесконечные задания круглые сутки, сумасшедшее расписание, не оставляющее время ни на что, кроме ежедневных пробежек и тренажеров, путаница между днем и ночью, когда суточный цикл сбивается напрочь. Полная зависимость от исследователей, безоговорочное подчинение любому лицу, которое, как Джеральд, приносит пакет и посылает через весь континент на Аляску. Так что же на самом деле на нем испытывают? За полгода он ни разу не задумался, что в реальности может стоять за «экспериментом». Существует ли вообще эта так разрекламированная «экспедиция», или все это блеф вместе с «обратными отсчетами»?

Однако шевелиться надо, завтрак готовить надо, палатку свертывать надо. Звезд по–прежнему не было видно, значит, туман или облако все еще окутывали плато под Черчиллем. Интересно, как они за мной наблюдают, подумал Дан, ведь за все время, что он в горах, не было не малейшего намека на постороннее присутствие. Он был совершенно один. Он не мог определить, явилась ли его болезнь невероятной случайностью или частью какого–то до деталей продуманного плана. И что было бы, если бы ему реально понадобилась посторонняя медицинская помощь? Спасибо отцу, спасибо турклубу, он чувствовал себя в горах, как дома, прекрасно знал, чего бояться, а чего нет, смог контролировать свое состояние и трезво оценить риск. Был ли он уверен на сто процентов, что поступает правильно, пытаясь самостоятельно спуститься с плато? На сто, конечно, нет, но больше пятидесяти — наверняка. Никто не знает, что может случиться дальше, а пока он может двигаться на своих двоих, он должен уходить с высоты и тем самым повышать свои шансы выжить. Простая логика, закон гор, прежде всего, уходи от опасности, а там — думай дальше.

Километр по глубокому снегу — это две–три тысячи шагов. Сделав лишь сотни три, Дан понял, насколько он ослаб всего за пару дней. Организм протестовал, как он протестует на тридцатом километре марафона. Дан заставлял себя идти, освещая путь фонариком, уменьшив шаги, чтобы не оступиться и не упасть, неуклонно подсчитывая каждый шаг. Состояние, которого он не знал, к которому не привык. Его тело, даже пробежав сорок километров, всегда было способно двигаться дальше, он никогда в жизни, даже на армейском марш–броске, не достигал предела своих возможностей. Вдобавок ко всему, ему требовались дополнительные усилия, чтобы сохранять равновесие. Он держал направление строго на юг, время от времени сверяясь с компасом. Он не позволял себе останавливаться до тех пор, пока не пройдет этот километр. С каждым шагом идти становилось все труднее из–за небольшого подъема, всего–то метров двадцать, похожего на край блюдца и отделявшего плато от склона долины. Начинало светать, черная пелена сменялась темно–серой, фиолетово–малиновой, снова серела и постепенно светлела. Небесный владыка, отойдя ото сна, по капле добавлял молоко в черный кофе ночного тумана.

Две тысячи семьсот сорок три шага. Дан стоял перед склоном, круто уходящим вниз. Видимость была от силы метров десять. Несмотря на туман, достаточно холодно. Только теперь он позволил себе передохнуть. Силы были на исходе — он и подумать не мог, насколько трудно будет пройти этот километр. Он мог бы с легкостью променять его на самый трудный и изнурительный марафон. Не помогало даже традиционное средство — кусочки горького шоколада.

Дан продел руки в петли ледорубов, так что клювики оказались на уровне локтей, отпустил якорь на максимальную длину, отпустил красный воздушный шарик, у которого побольше шансов, чем у него, остаться на поверхности лавины. Он уложил спереди упаковку с палаткой и остальными вещами, призванными смягчить удар, если он налетит на камень.