Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

— Меня Лариса, наверное, ищет.

Лариса только вчера от родителей, у нее медовая кожа и глаза с золотистыми крапинками. Она без шляпки, зато в прелестном костюме: что–то светло–зелененькое и летящее. Красавица. Чмутов, оставив ее, устремляется за Фаиной, потом я вижу его рядом с Пьюбисом, потом с моделями, а потом…

Машу уводят фотографироваться — Майоров с Поярковым. Я захожу в зал с буфетом, Чмутов выходит оттуда, злой и пьяный. Сразу вижу на полу лужицу, в ней хлеб и колбаску. Вокруг очень тихо. Фаинка стоит, прислонившись к стенке, с землистым лицом, Лариса рядом с Фаиной, и сразу ясно, что натюрморт на полу имеет отношение к ним обеим.

— Фаина, ты что? Что случилось?

Лариса скромно отворачивается.

— Чмутов, гад! Это все из–за премии.

Я мгновенно трезвею. Замечаю, что у Фаины мокрая блузка. С пятном кетчупа. С куском огурца. Строю предположения:

— Он ревнует тебя к художникам. Он хотел, чтоб ты его сняла, спросила мнение. Он так вертелся…

— Да он денег хочет, Иришечка, просто денег! Я его уже со всех сторон сняла! Пять передач! Его уговаривать надо, чтоб в кадр не лез. У меня ведь тоже начальство. Ты не представляешь, какой он жлоб. Я подумывала обмыть премию, но он пристал, как налоговая: «Ты хотя бы бутылку водки мне должна!»

Разговаривать трудно, нас обеих колотит, вокруг вьются чмутовские флюиды. Я слышала, что когда–то он вытряхнул пепельницу Эмме Базаровой в декольте, мне не верилось: он разве что на колени не вставал, произнося ее имя! Эмма Сергеевна его богиня, наставница… Я прижимаюсь боком к Фаине: приближается Чмутов. Пошатываясь. Глаза бешеные:

— Что, Фаина, дорого стоит рюмка водки?

Смотреть в такие глаза невозможно. Мрак. Опускаю взгляд и молчу. Фаине приходится отбиваться.

— Ты просто пользуешься, Игорь, что меня некому защитить. Хотя бы свою жену не позорь. Ей же стыдно.

Лариса спокойна. Нехорошо, что Фаина ее вовлекает. И что я против Чмутовых, нехорошо, мы с ними злословили про Фаину, Чмутовы были за меня, но сейчас я стою с ней, как щит. Игорь свирепо пророчит:

— Ты теперь не забудешь ту рюмку водки!

И уходит. Фаинка тоже уходит — отмываться. Лариса пытается защитить Игоря:

— После того, как он написал ей стихи…

Он и мне написал. Чмутов задумал выставку, где в рамочках, как портреты, будут демонстрироваться его стихи, а вместо подписи — фотографии. Он написал штук двадцать поэтических портретов. Фаина возвращается, Лариса куда–то перемещается, я утешаю подругу:

— Он же пьян, ты заметила?

— Это ничего не меняет! «Купи бутылку, купи бутылку!» Я купила рюмку водки и бутерброд, поднесла ему на тарелке: «Игорь, вот гонорар, но больше ты мне не друг». Он взбесился.

Бутерброд так и валяется, расчлененный. Лужица водки. Убирать некому.

— Да ему просто обидно, что ты его прогнала, ты же его в тупик загнала! Это истерика. Знаешь, как он сегодня…

Я покупаю кофе и «Бэйлиз», мы садимся на подоконник, и я рассказываю про Маратку. И как Чмутов стонал, что ему надо к Ларисе.

— Помнишь, рассказ у Чехова? Кажется, «Два горя». У одного умер сын, у другого жена сбежала …

— Не говори, Иришка… Знаешь, как они пришли на похороны к Тане Седых? Лариса, лучшая ее подруга, — в лучшем макияже, и такое оба несли… Такой бред! Про карму и переселение душ. Еще что–то про фэн–шуй, дай бог не выругаться… Я понять не могла, неужто им Таню не жалко? Она знала, что у нее четвертая стадия, буквально за два дня еще шутила, программу готовила…

Я подхватываю:

— …Он говорит, твоя ужасная бабушка. Неужели, говорит, хочешь дожить до таких лет? Чтоб все ждали, когда ты умрешь, чтобы на тебя все кричали? Скажи, Фаиночка! Разве я кричу? Я ж только потому, что она плохо слышит… Возьмем еще кофе? И еще по пятьдесят?.. И все время он хвалится, как Лариса квартиру оформила.

— Да я была у них! Чистенько, буржуазно. Даже по–мещански. Флакончики в ванной блестят. Половина баночек из–под крема пустые, я проверила. Ты бы знала, как он просился ко мне! Не могу, я брезгуша, он даже адрес мой не знает! Как она с ним живет… Она же была красивая, как мадонна. Я когда увидела ее с Чмутовым и с животом, мне просто дурно стало. О чем она думала, она же старше его на семь лет…

— А на три с половиной не хочешь?!

— Она нас старше!

— На два года моложе!

Я поднимаю со дна всю муть. Перебалтываю. Становится легче. Теперь я сама виновата, я сплетничала — обо всех и со всеми. Выдавала секреты. К ночи я их простила. Вспомнила главное.