Рольф Лапперт - Пампа блюз

Я слышу, что Георгий дома, только когда Анна кладет расческу и ножницы на полку под зеркалом. За столько лет я мог бы давно уже привыкнуть, но я все равно каждый раз пугаюсь его рева. Даже Карл, которому давно пора купить слуховой аппарат, смотрит на меня со своим особым выражением вселенского ужаса. Когда с треском перегорает лампочка, хлопают ставни на ветру или в поле перед домом ударяет молния, он всегда так смотрит. Будто ждет, что я все исправлю: заменю лампочку, закрою окно, отменю грозу.

— Прости, — говорит Анна и выходит на улицу, по которой, шатаясь, бредет Георгий и, размахивая руками, без остановки выкрикивает хорошо знакомые мне две фразы по-русски.

Анна знает русский и как-то перевела для меня эти фразы: «Бегите!» и «Прячьтесь!». Георгий воевал в Чечне и с тех пор тронулся умом. Никто в деревне не понимает, как Анна может жить с ним.

— Она скоро вернется, — говорю я Карлу и улыбаюсь, чтобы он отлип от окна.

Карл кивает и снова принимается за нугу, одновременно рассматривая себя в зеркале.

Анна и Георгий познакомились восемь лет назад в Гамбурге, где Анна работала медсестрой. Вообще-то училась она на парикмахера, но со временем ей надоело стричь людей, и она прошла курсы медсестер, сначала при домах престарелых, а потом — в больнице святой Марии. Георгий бежал из России через Латвию, по Балтийскому морю, и тоже оказался в Гамбурге. Какое-то время он работал в порту, конечно нелегально, там он в один прекрасный день сломал себе руку, и ему понадобилась медицинская помощь. Георгий не хотел в больницу, потому что не имел вида на жительство в Германии, но коллеги все равно отвезли его к врачу. Когда рука зажила, ему предстояло покинуть страну, и тогда Анна вышла за него замуж, чтобы он смог остаться. Она говорит, что в войну Георгий пережил ужасные вещи, потому и начал пить. Поначалу все было не так страшно, утверждает Анна, и жили они вполне счастливо. Но память — такая штука: некоторые люди со временем забывают все самое плохое, у других, наоборот, память обостряется.

Я подхожу к окну и смотрю на улицу. Анна пытается утихомирить Георгия, берет его за руку, говорит с ним. Сначала Георгий молча глядит на нее, потом отпихивает в сторону и ковыляет дальше. И вот он уже снова выкрикивает свои две фразы. Он настолько не в себе, что даже не замечает, что на улице, кроме него и Анны, больше никого нет. Анна следует за ним, хотя знает, что не может помочь Георгию, и вскоре они оба исчезают из вида.

Я оборачиваюсь. Карл все еще сосет кусочек нуги, который стал заметно меньше и уже не так выпирает за щекой. Ждать возвращения Анны бессмысленно, сегодня она не дострижет Карла и не побреет его. Мы уже ждали ее вот так однажды. Почти час просидели, прежде чем она вернулась, к тому же у нее так сильно дрожали руки, что она порезала Карла бритвой.

— Идем, Карл, нам пора, — говорю я, снимаю с него накидку и вешаю ее на крючок рядом с раковиной. Я выключаю свет над зеркалом и закрываю за нами дверь магазина. Запирать ее не обязательно. В наш городок никто чужой носа не кажет, даже воры.

Я ставлю тук-тук в тень от эвакуатора Масловецки и помогаю Карлу выбраться из кабины. Когда он оказывается на земле, я вручаю ему коробку из-под печенья. Он благодарит меня, мы пересекаем асфальтированную площадку перед заправкой. Карл продвигается вперед мелкими нетвердыми шажками и улыбается. Кажется, он не замечает, как убого все вокруг. Он обнимает свою коробку обеими руками и прижимает ее к груди. Улыбается он так, будто мы приближаемся к дорогому отелю какого-нибудь прекрасного города, а не к обветшавшей заправке на краю цивилизации.

Чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее эта картина нагоняет на меня тоску. Когда-то синяя, а сейчас уже поблекшая и едва заметная надпись «ГАРАЖ МАСЛОВЕЦКИ» на светлой штукатурке стены. Гирлянды разноцветных пластиковых флажков между плоской крышей и одиноко стоящим фонарем. Погнутые жестяные щиты, рекламирующие моторное масло и покрышки. Белый «Вольво Комби» 1997 года рядом с одной из бензоколонок. Здание мастерской, гараж и жилой фургон Йо-Йо, похожий на гигантского жука с серебристым панцирем. На стене у ворот — доска с картой, выгоревшей на солнце так, что ничего не разглядеть.

Если бы здесь была собака, она бы лежала рядом с одной из колонок и ждала клиентов. Но собак тут больше нет. Сократ сдох четыре года назад, и Масловецки не хочет заводить другого пса. Клиенты тоже перевелись. С тех пор как проложили новую трассу, сюда никто не заглядывает. Нужно основательно заблудиться, чтобы угодить в Вингроден.