Зденек Плугарж - Если покинешь меня

— Разве человек, когда убегает, имеет время думать о такой чепухе? — Медосмотр раздражал Пепека. «Того и гляди скажут, что у меня нервы ни к черту, и не возьмут». Это еще больше встревожило его.

Доктор взглянул на его вздрагивающие веки.

— Это у вас быстро пройдет, когда поработаете лесорубом. — Доктор в первый раз попытался улыбнуться.

Пепеку кивнули на кресло у курительного столика. Он сел с чувством облегчения: теперь необходимо сосредоточиться, чтобы не растеряться при неожиданном вопросе. Однажды приятель взял его с собою в каноэ, и они поплыли вниз по Вагу, от самых Карпат. Переживание очень острое для оборванного питомца окраинной улицы Остравы. Он и сегодня подобен пловцу в каноэ — этой крайне ненадежной лодке, несущейся по бурному потоку между скалами.

Служащая за столом шуршит бумагами, снаружи кричат скворцы, через открытое окно откуда-то с нижнего этажа доносились звуки пассадобля, но Пепек не слушал, он пристально смотрел на светлую блузку секретарши, сидящей за столом. Бумаги в ее руках — это для него или счастливое будущее, или гибель. Время остановилось, пассадобль сменился тягучим блюзом, удары сердца у Пепека все время обгоняли ритм блюза; вот это будет здорово — отдышаться в канадских лесах, сбросить, как вонючее грязное тряпье, всю свою прошлую жизнь и начать новую; глядеть со скалы куда-нибудь в сторону Юкона. На рекламных открытках Чешского комитета природа Канады выглядела именно так.

— Почему вы не привели свою семью?

Пепек вздрогнул, выпрямился и судорожно сжал пальцами край стола, за которым сидел.

— Пока оформлялось разрешение, умер мой сынок, а жена заболела туберкулезом. Ни она, ни дочь не могут сейчас ехать со мной. Как только… начну зарабатывать в Канаде, вышлю ей деньги, авось к тому времени она выздоровеет. — Он поднял глаза, ему показалось, что на лице секретарши промелькнуло участие.

— Сколько же вас в таком случае поедет?

— Я один!

Холеная рука перечеркнула какую-то графу в бумагах. Еще одна стремнина осталась за кормой лодки Пепека.

— Год рождения?

Конечно. Этот вопрос должны были задать. Острая скала, торчащая в самой середине потока. Если он не сумеет обойти ее — раздастся треск, и вспененный водоворот проглотит пловца. Пепек не имел возможности научиться плавать: в грязной речушке Остравице воды по колено.

— Тысяча девятьсот двадцать пятый.

Изогнутые брови девушки чуть сдвинулись.

— А у меня записано: тысяча девятьсот пятый.

Пепек равнодушно пожал плечами. Но в мелодии блюза, внезапно заполнившей всю комнату, зазвучала смертельная тоска.

— И на регистрационном листе тоже тысяча девятьсот пятый. Странно. Почему при регистрации вы прибавили себе целых двадцать лет?

— Не знаю. Это ошибка, может, меня не поняли.

У Пепека потемнело в глазах; красивые пальчики с красными ногтями подняли документ и подержали против света. Секретарша поднялась, положила документы перед сослуживцем и стала что-то тихо говорить ему, повернувшись спиной к Пепеку. В иное время Пепек не отвел бы глаз от ее стройной фигуры, но теперь все потеряло смысл, бурный поток кончался высоким водопадом, туда стремглав летела его лодка. Пепек неудержимо мчался к своей Ниагаре.

— Ваше имя? — властно спросил по-немецки громкий мужской голос.

— Штефанский Януш.

— Откуда?

— Из Бильфельда.

Пальцы чиновника, украшенные большим золотым перстнем, забарабанили по столу.

— Вы только что не понимали по-немецки.

— Я и сейчас не понимаю, только самую малость… — пробормотал Пепек на силезском диалекте и вонзил ногти в обшивку кресла. Он похолодел. «Идиот!» — мысленно выругал он себя.

— Идите сюда!

Пепек не двинулся с места.

Девушка перевела приказ. Пепек подошел к столу. Чиновник смерил его взглядом. «В этих ручищах таится какая-то жестокость», — решил служащий про себя. Он выпрямился и вдруг спросил без обиняков:

— С какой целью подделали дату рождения?

Пепек пытался что-то придумать; секретарша перевела вопрос — он не слушал, напряженно думал, но ничего придумать не смог. Как машина, которая буксует и никак не может сдвинуться с места.

— У кого вы взяли эти бумаги?

Пепеком овладело чувство полной опустошенности, все внутри пересохло. Секунды молчания тянулись бессмысленно долго, но, наконец, наступило какое-то облегчение, минутный паралич прошел.

— Рехнулись? Ни у кого я ничего не брал, я получил их по почте в Валке!