Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— А женщины?

— И женщины тоже. Человек — существо хрупкое.

— Мужчины должны отвечать за свою семью.

— Должны, — в голосе Ладнова зазвучали вкрадчивые и в то же время убедительные нотки ветерана психологической войны. — Но, уверяю вас, Наташа, пройдёт немного лет, и вы увидите ваши нынешние отношения с отцом совсем в другом свете. Я всё понимаю: он вас забросил ещё раньше, чем себя самого, оказался слабаком, когда вы ждали от него защиты и поддержки. Но я вам советую: отвлекитесь от всего плохого и вспомните хорошее. У вас же есть детские воспоминания о нём?

Наташа не стала рассказывать о чтении «Незнайки». Само слово «отец» в любом контексте её сейчас раздражало и заставляло искать другие воспоминания. Но они вдруг возникли сами, вопреки ожиданиям и совсем иные, тихие и светлые. Опять день рождения, у них дома полно соседской ребятни, и вдруг появляется с грозным рыком неизвестное четвероногое существо в шубе. Мальчики и девочки с весёлым визгом запрыгивают на диван, а самые смелые усаживаются верхом на зверя. Она кричит: «Это папа, это папа!», и довольна своей сообразительностью и изрядным бесстрашием, но всё равно побаивается — а вдруг она ошибается? Зверь казался совсем настоящим. Наташа вспомнила и сама удивилась детскому восприятию. Казалось бы, как можно принять за животное человека на четвереньках в шубе, но она отчётливо ощущала свои тогдашние впечатления: существо действительно показалось настоящим, и потребовалось время для осознания отцовской проделки. Она даже не могла сказать, снял ли он в конце концов свою временную шкуру и обнаружил ли под ней своё человеческое лицо — годы занесли песком очертания сцены. Ярким пятном оставалось появление зверя, но не его разоблачение. Законы психологии жестоки — человечность для ребёнка равна обыденности и не вызывает отклика.

— Лучше бы я не помнила его другим, — сказала Наташа и не пожалела о своей демонстративной строгости.

Она сама не понимала причин откровенности с Ладновым, но присутствие Худокормова её тоже не смущало. Отца она давно не воспринимала как близкого человека — он стал её врагом, когда занялся только своей неизвестной болью и погрузился в мутную глубину безразличия к дочери.

— Вы ошибаетесь, — мягко настаивал Ладнов. — Он гораздо лучше, чем вы о нём думаете.

— Обыкновенный слабак и предатель. Мы не заставляли его упиваться всякой дрянью до полусмерти.

— Возможно, он был в отчаянии или депрессии. Если бы он пил со школы, следовало изучать его семью и его родителей, но если он опустился уже взрослым, то рассуждать следует уже о вас и вашей матери — вы находились рядом и тоже несли за него ответственность.

— Я была маленькой. А мать вкалывает, пока он пьёт, ей некогда с ним няньчиться.

— Я уверен, вы не хотите его смерти.

— Иногда хочу.

— Вы говорите, как ребёнок.

— Я уже взрослая.

— А говорите, как ребёнок. Для взрослого ваше суждение, уж простите старика — неприлично.

— Почему неприлично? Вы же сами говорили — предательство нельзя прощать.

— Мы с вами почти незнакомы, Наташа, но уж позвольте мне откровенность.

— Пожалуйста, я разве против.

— Вы тоже его предаёте.

— Я?!

— Конечно. Ваш отец гибнет, а вы своим отношением подталкиваете его в могилу. Он видит ваше настроение, не сомневайтесь. И уходит из дома, где ему холодно.

— Можно подумать, мне там тепло!

— Если в семье холодно, страдают все. Я видел в своей жизни людей, способных подпитывать свои жизненные силы издевательствами над близкими, но, мне кажется, ваш отец не из их числа. Такого рода вампирами люди не становятся в середине жизни, их видно с детства. По крайней мере, мне так кажется. Или мне привиделось, будто мне так кажется — знаете, судить о людях вообще почти невозможно. Нужно попасть в серьёзный переплёт, поставить жизнь на кон, и только тогда из человека вырывается наружу его природа. Самая настоящая, нутряная, так сказать. И окажется он чудовищем. А проживи рядом с ним в тишине и спокойствии десятки лет — и не заметишь ничего, приличный человек. Скромняга, рубаха-парень и кто угодно ещё.

— Я бы предпочёл не узнавать характер людей столь варварским способом, — усмехнулся Худокормов.

— Вас никто и не спросит, Леонид, — очень спокойно и серьёзно ответил Ладнов. — Думаете, я когда-нибудь хоть кого-нибудь проверил? Ничего подобного. Приходило время, и они раскрывались.

— Но ведь не ваш отец? — никак не могла успокоиться Наташа.