Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— А что не так с её языком?

— Он был какой-то нарочито-романный, причём явно построенный на образцах девятнадцатого века. У меня и мысли не возникло пойти на это свидание — стопроцентный розыгрыш.

— Неужели ни на секунду не задумался, кто бы это мог быть? — настаивала Аня.

— Бескрайнее море предположений — я даже не исключал причастности кого-нибудь из пацанов, ради прикола.

— Какое ещё бескрайнее море — как можно было не заметить её отношения?

— Ты сама говоришь, она мне затылок глазами сверлила. Как я мог её заметить?

Корсунская замолчала и принялась тщательно изучать пейзаж за окном. Она не хотела участвовать в словесном избиении её любимой жертвы.

— Анечка, говорю тебе, ты не права, — продолжала гнуть прежнюю линию Елена Николаевна. — Обвинять можно за ложь, унижение, предательство, жестокость, но не за отсутствие чувств.

— Да, за отсутствие чувств нужно просто изгонять из сообщества людей.

— Нет, Анечка, ты ступаешь на вовсе опасную стезю. Ты сама проявляла всю свою жизнь внимание ко всем людям в твоём окружении и рядом с ним? Среди нас святых нет.

Саранцев давно боролся с желанием сообщить миру о собственных давних чувствах к его обличительнице, но страх показаться жалким и неудачливым постоянно его останавливал. Веру Круглову, конечно, жалко, но он перед ней действительно ничем не провинился — Елена Николаевна полностью права. А если бы и знал, кто написал ту дурацкую записку, и сознательно устроил спектакль на литкружке, то уж точно это не повод для его травли сегодня, спустя столько лет. Если бы он Веру ненавидел и желал ей зла, то его оправдала бы сама страсть, но если он не питал твёрдой уверенности в её существовании и ни словом, ни делом не стремился её обидеть или оскорбить, то исчезает состав этического преступления как таковой. О чём вообще можно говорить на фоне изнасилований, соблазнений, детоубийств и ограблений! Всё человечество в преступники не запишешь. Даже догадайся он о чувствах Кругловой, как ему следовало поступить, если она его не интересовала ни на йоту? Затеять с ней отношения из опасения сделать больно и, в конечном счёте, причинить неизмеримо большую боль? Вот это как раз и называется обманом, морочением головы несчастной девчонке и так далее — тогда он перед ней бы и провинился.

— Лучше я вам другую задачку задам, — возглавила стол Елена Николаевна. — Расскажите-ка мне прямо сейчас и здесь, каким образом и в какой степени преподанная мной вам литература сказалась на вашей жизни?

— Ну, Елена Николаевна, — воскликнул Конопляник. — Вопросики вы задаёте! Как вообще литература может сказаться на жизни? Она ведь — сплошная эфемерность, а жизнь — материальна, воняет и тычет носом в практические открытия.

— Прекрасно, Миша, так и запишем: твою реальную жизнь художественное слово обошло стороной.

— Да нет, не стороной. Мы с ней двигались параллельными курсами.

— Елена Николаевна, я ведь в строительство пошёл, — добавил свою нотку возмущения Саранцев. — Какая там литература? Одни справочники, регламенты и СНиПы.

— Хочешь сказать, что работа — это вся твоя жизнь? Не поверю. Хотя ты меня и забыл, но, как легко догадаться, я о тебе в последние годы кое-что прочла. У тебя жена, дочь, твои и её родители — одним словом, личной жизни хватает.

— Да, захлебнуться можно.

— Ладно, не драматизируй. Все вы, мужики, изображаете семью страшным бременем, а не благом! Неужели книжки ничем не помогли?

— Он не умеет пренебрегать презренной пользой, — в очередной раз съязвила бывшая Корсунская и нынешнее лицо мировой нравственности.

— А вот с тебя, кстати, как раз и можно начать, — парировал Игорь Петрович. — С твоей юридической практикой человеческие души только и препарировать. Ты где специализируешься — по уголовному, жилищному, семейному? Надеюсь, не по корпоративному?

— Нет, не по корпоративному. Что же твоё ФСБ такие простые вещи установить не может?

— Не льсти себе, я и не думал выяснять у ФСБ твой род занятий во всех подробностях. Могу тебя с твоими взглядами вообразить на фоне какого-нибудь роскошного развода, с улетающими в окно тарелками и спрятанными от суда машинами и домами на Лазурном берегу — ты бы за неделю без клиентов осталась. Судя по твоей хватке, думаю, ты всё же по уголовной части идёшь.

Саранцев хотел сквитаться с Корсунской за её неоправданные нападки и впервые за весь день ощутил душевный подъём. Сейчас он отыграется и за дочь, и за полдня, потраченные на угадывание дальнейших шагов Покровского и его людей. Вот уже многие часы подряд он только гадает, предугадывает, предполагает, планирует, но ничего не может сделать или хотя бы сказать тем самым людям, с которыми борется. Теперь внезапно возникла возможность поднять голову.