Константин Лагунов - Больно берег крут

— Только за дверью, — отрезал Жеребчик.

— Чего так невежливо? — напустил наивность Данила Жох. — Может, мы тоже…

— На пятерых одну маловато, ребята. Хоть и опытна, и обкатана девчонка, а все-таки…

Тут крутой свинцовый кулак Данилы врезался в розовую гладкую щеку Жеребчика, и тот беззвучно опрокинулся на спину. Проворно вскочил, матюгнулся, по-бойцовски прижал кулаки к груди, но ударить не успел: пятипалая свинчатка Данилы вновь выбила пол из-под ног. Теперь он поднимался нарочито медленно, пугливо кося по сторонам и соображая.

— Извинись, — сказал Данила, кивнув на Люсю.

Жеребчик пришибленно оскалился, шумно и долго глотал слюну, отчего острый большой кадык судорожно дергался и было такое впечатление, будто в глотке Жеребчика застряло большое яблоко.

— Ну? — поторопил Данила.

Жеребчик икнул. В глазах отчетливо проступила тоска. Он разом стал ниже и старее на добрый десяток лет.

— Мы ждем, — напомнил Егор Бабиков.

— Извини, — буркнул Жеребчик, скосив глаза на Люсю.

— Теперь садись и выкладывай начистоту, — предложил Данила Жох. — Можешь пропустить стаканчик для храбрости. Все равно — списано.

Жеребчик неторопливо сел. Налил полстакана коньяку, выпил, облизал губы.

— Ничего я не скажу. А за хулиганство и мордобой ответите. Еще как!

— Позовем его жену, пусть полюбуется, — предложил Аркадий Аслонян, обводя рукой примолкшее застолье.

Жеребчик понял: парни притащат жену и, если надо, созовут соседей, пригласят корреспондентов, подымут тарарам на весь город. Он выпил еще полстакана коньяку, закурил, сломленно сказал:

— Чего вы, собственно, хотите…

Тут в дело включился Ким Чистов и прокурорским холодным голосом начал допрос. Жеребчик отвечал путано, длинными ломаными фразами, умело пряча суть происшедшею в оболочку о неподвластных возрасту чувствах, о буйстве страстей и тому подобное. На подкрепление Киму поспешил Данила Жох. Вместе они приперли Жеребчика к стенке, заставили четко и однозначно отвечать на вопросы. Когда же, наконец, расстроенный, выжатый и блеклый, как сухая старая мочалка, Жеребчик ответил на последний вопрос, парни спросили Люсю, правду ли тот говорил. Девушка подтвердила:

— Да. Правда.

— Ну что ж, допрос можно считать оконченным, протокол подписанным, — сказал Аркадий Аслонян и, щелкнув рычажком, выключил магнитофон.

Только теперь Жеребчик заметил этот проклятый магнитофон, понял, что все сказанное осталось на магнитофонной пленке, и взвыл.

— Шантаж! — вопил он. — Насилие! Провокация! Силой заставили. Вы еще ответите за издевательство и понуждение…

Наверное, он наговорил бы еще многое, да Данила Жох вдруг поднялся и, подойдя к телефону, сказал в трубку:

— Первого секретаря горкома партии. — И после короткой паузы: — Товарищ Черкасов? Данила Жохов говорит из бригады… Тот самый. Извините, что так поздно. У нас ЧП. Нет, не в бригаде. Мы тут подловили одного гада. А вот что делать с ним? — не знаем. Надо бы прихлопнуть, рук марать не хочется, опять же нарушение правопорядка и революционной законности. Не могли бы вы приехать сюда? Сейчас, конечно…

Догорал, оплывая багряным закатом, знойный и душный июльский день. Пропитанный болотными испарениями, горячий воздух казался густым и клейким. Обезвоженная зноем, торфяная скорлупа болот сухо и неприятно хрустела под ногами, колесами и гусеницами, превращаясь в коричневую едкую пыль. Та не рассеивалась в душном безветрии, а копилась и красноватым маревом повисала над Турмаганом, приставала к потным лицам, липла к слизистой рта и носа, набивалась в уголки глаз, хрустела на зубах. Кочковатая, иссеченная рубцами и складками прибрежная полоса пустоши вдоль дорог и пустыри строительных площадок — все было завалено грудами камня, кучами гравия, штабелями теса, металлическими прутьями, балками, трубами, бетонными плитами и иными стройматериалами, которые днем и ночью отовсюду прибывали и прибывали сюда по Оби. Все это накалялось за день так, что само начинало излучать тепло, и строящийся Турмаган становился похож на гигантскую раскаленную каменку, по которой, изнывая и задыхаясь, метались люди словно в бреду — злые, раздражительные, неуступчивые. Они ожидали вечерней прохлады как великого блага, но едва спадала жара, с реки начинало тянуть свежестью, как тут же налетал гнус. Эта крохотная, бесшумная летучая тварь лезла и лезла будто из-под земли, густо облепляя все живое. Люди отбивались от насекомых руками и ветками, давили их горстями, одевали накомарники, разводили дымокуры — ничего не спасало: осатанелые кусучие полчища слепо кидались в огонь и дым, проникали в любые щелки и дырочки, падали дождем в тарелки с супом, в кружки с водой, влетали в рот при вдохе. У иных от укусов мошкары тело покрывалось шишками и страшно зудело. Расчесанные в кровь, с припухшими лицами детишки отбивались от мошкары, чем могли, но не спешили в духоту под крышу.