Константин Лагунов: Ромка Рамазан. Городок на бугре

Жил-был пёс. Чёрный бархатный нос. Уши — лопушком. Белое брюшко. Шея — дугой. Хвост — трубой. Не старик, а бородат. Рыжая бородка. Бахромой усы висят. Важная походка. Звали его Ромка Рамазан. Так его назвал хозяин и верный Ром-кин друг Степан Иванович. Был Ромка ласковый и добрый. И очень. Очень. Очень гордый. Свистни ему кто-нибудь, помани — Ромка и ухом не поведёт. Любое самое желанное лакомство брал не спеша, ел не торопясь.

Ещё два друга было у Ромки: пёс Артос и пёс Фомка. Артос был тощий, лупоглазый. Едва задень — и в драку сразу. Сам не задира, но драчун. А Фомка? Фомка был ворчун.

Нос у Фомки острым клином. Хвост у Фомки длинный-длинный. По этому хвосту всегда можно было угадать Фомкино настроение. Фомка весел — хвост кольцом. Озадачен — хвост вопросом. Рад чему-то — хвост торчком и дрожит упругим тросом.

Больше всего на свете Ромка, Фомка и Артос любили играть и проказничать. У них была своя песенка, которую три друга распевали всегда во всё горло.

Жили друзья в городе Тюмени. В одном доме. И в одном подъезде. Даже на одном этаже. Только в разных квартирах.

Ромка встрепенулся, на бок повернулся и совсем проснулся. Приоткрыл левый глаз: в комнате светлым-светло, а по стене солнечный зайчик скачет.

Приоткрыл правый глаз: вот тебе раз — хозяин-то опит.

Встопорщил Ромка лопушки-уши. Долго слушал. Точно, опит!

Надо вставать, хозяина поднимать.

Зевнул Ромка — протяжно и громко. По полу потом постучал хвостом. Пошевелил ушами. Поводил усами. Не торопясь, на лапы встал и физзарядку делать стал.

Он приседал. И кувыркался. Сгибался колесом. Ходил на задних лапах. До тех пор, пока не вытряхнул из себя весь сон до последней сонинки.

Подскочил к дивану. Положил на него передние лапы. Ткнулся влажным холодным носом в колючую щёку хозяина.

Что, Ромка, пора? — спросил сонно Степан Иванович.

Давно пора, — проурчал в усы Ромка.

Но Степан Иванович повернулся лицом к стене и захрапел.

«Ну уж. Это уж. Совсем уж никуда», — подумал Ромка.

Вцепился зубами в уголок одеяла и стащил его на пол.

Но и тут Степан Иванович не проснулся. Только калачиком свернулся.

«Ах так?!» — осердился Ромка. Вскочил на диван. Лизнул хозяина в нос.

Закряхтел тот, заохал и наконец-то открыл глаза.

— Молодец, Ромка. Спасибо, Ромка.

И ласково потрепал его бороду, почесал за ушами. Довольный Ромка скакнул с дивана. Запрыгал как мяч, припевая:

— Беги-ка на волю. Подразомнись, — сказал Степан Иванович. — Ненадолго. Мне уходить скоро.

И выпустил Ромку за дверь.

Выбежал Ромка в подъезд — и во весь голос:

— Эй, Артос! Фомка, эй! Выбегайте поскорей! Без заминки. На разминку. Выходи!

Скрипнула дверь. Высунулась заспанная Фомкина голова.

— Зачем так громко? — проворчал Фомка.

Неспешно вышел на лестничную площадку. Так тряхнул головой — чуть уши не отлетели. Скрутил длинный хвост вопросительным знаком.

— Где Артос? Почему нет Артоса? Это непорядок. Ведь уговорились…

— Погоди ты, — перебил ворчуна Ромка. — Может, заболел Артос. Подлетел к дверям квартиры, в которой жил Артос. Прижался бархатным носом к щели. Встопорщил уши-лопушки. Зашевелил усами, принюхиваясь. Встревоженно шепнул:

— Он тут.

И Фомка клинышек носа приставил к щели. И тоже втянул ноздрями воздух.