Людмила Рублевская - Жених панны Дануси

— Раба божья Наста выбрала себе праведный путь! — басил пророк. — Никакие земные грешные заботы не могут совратить ее! Аки Господь наш и апостолы Его, должны мы оставлять ближних наших из любви к ним же и идти по заблудшему миру со Словом Божиим...

Мамонька согласно кивал головой. Красиво говорил господин Маг, громко! Но долго...

— Извините, может, мы с пани Анастасией уже пойдем?

Белые платки злобно зашипели, бородач покраснел. А шлопак вежливо продолжал:

— И монисто свое, пани Анастасия, не забудьте... Пан Петро просил... И деньги...

Громкие обвинения тети Насты в адрес нечестивого мужа слились с возмущением всех присутствующих.

— Это сейчас божеские деньги! — горланил бородач.— Грешник Петр должен был не требовать их назад, а продать все, что имеет, и пожертвовать! Каждый, кто принесет сюда все свои деньги, спасется! Только пожертвованием денег можно добыть место в царстве небесном. А я — посредник в этом деле. Так и скажи всем, бродяга.

Шлопак невольно заволновался. Бородач говорил громко и доходчиво, но что-то не то. В шлопаковом издании Священного Писания не было такого вывода о деньгах... О любви к ближнему — было... О том, что не укради, — было. Не пожелай жены ближнего своего, имущества и так далее... Мамонька честно об этом и рассказал. Со священниками, школярами и другими осведомленными людьми пророк и не собирался дискутировать, но ведь здесь – какой-то недомерок... Громогласные аргументы пророка отлетали от маленькой фигуры шлопака, как дождевые капли от зеленых листьев скромного крыжовника. Понемногу визгливые голоса женщин в белых платках и хромого помощника пророка стихли, слышен только был яростный рев бородача да вежливый тонкий голос гостя.

— Но ведь он правду говорит, — наконец сказала старшая из женщин, в прошлой светской жизни — торговка зеленью. — Что это за святость, если к пальцам деньги прилипают? Разве Христос с апостолами деньги собирали?

Бородатый пророк почувствовал, что теряет власть над своими кроткими овечками, и возвысил голос. Бедный Мамонька всегда страдал, когда кто-то при нем сердился, злился, ругался. А тут он сам — причина ругани! Но бородач явно говорил что-то вопреки заветной серой книжечке из шлопаковой сумы, каждое слово которой — книжечки, а не сумы, конечно, — запечатлелось на шлопаковом сердце, как десять заповедей на Моисеевых скрижалях. Кстати, еврейский Моисей тоже не был разговорчивым, попросту — так сказали бы, что у него каша во рту... Но не может земля быть без пророка! И город Б* не мог. Тонкий голос Мамоньки возвысился до вершины горы Синай... Конечно, в окрестностях города Б* не имелось горы Синай, но если бы была — там Мамоньковы речи непременно услышали бы!

И сняли просветленные женщины свои белые платки, и высказали бородатому вождю, что у каждой накопилось на него за дни скитаний, а от глаз местечковой тетки ничего не скроется! Ни тайное свидание с румяной молодкой, ни продажа ростовщикам отданных на покупку места в раю колец.

Даже хромой старик стукнул о стол кошелем с общинной казной:

— А мне ни разу похмелиться не дал!

Мудрецы мира давно сказали, что чем выше идол, тем легче его обрушить в пыль. Развенчанный из апостолов бородач исчез в осеннем полумраке. Обвинения утихли. Женщины молчали и растерянно смотрели друг на друга.

Шлопак, который и на минуту не потерял кроткой улыбки, поклонился в сторону жены Петра и умоляюще проговорил:

— Может, пойдете домой, тетушка?

Анастасия неловко осмотрела своих недавних сестер:

— Действительно же, в Писании сказано...

Ну, вот все и обошлось. Шлопак оказался в объятиях свежего сентябрьского ветра. Город Б* потихоньку готовился к встрече с вечерними сумерками. Меланхолически лаяли собаки. Помидорчик будет доволен. Копеечку дал не зря. Мамонька не собирался злоупотреблять его гостеприимством, только, идя, представлял, как тетка Наста зайдет в дом, усядутся они с мужем на скамейку рядом... Обнимутся...

— Как голуби... Чисто голуби... — шептал растроганный воображаемыми картинами шлопак.

Предместье города Б* кончилось, что подтвердил придорожный крест, обвязанный чистеньким рушником. За спиной слышались чьи-то шаги. Мамонька оглянулся и увидел... тетку Насту. В белом, плотно повязанном платке, со скрещенными на груди руками. Шлопак хотел спросить, почему это она не в своем доме, но слова застряли в тонком шлопаковом горле. За теткой Настой одна за другой из сумрака выплывали фигуры сестер в белых платках. Замыкал процессию хромой старик. Теперь они остановились и как-то странно смотрели на шлопака. Ну, что ж, может, людям куда понадобилось... Мамонька скромно ступил с дороги и зашагал по боковой тропинке. Оглянулся... Процессия след в след двинулась за ним. Бедному шлопаку стало немного не по себе.