Леонид Гартунг - Пoрог

Старуха возится около печи. Когда она поворачивается к пламени, ясно видно ее лицо. Морщины, седые волосы из-под белого платка. Впалый рот. Темные, запавшие глаза.

Старуха, свет пламени на стене, крик петуха — все это жизнь. Как хорошо жить! Петя отдыхает и не хочет шевелиться. Все в нем отдыхает. И никто от него ничего не требует. Не надо вставать и готовить уроки. Не надо избегать злых внимательных глаз отца. Можно лежать и думать.

А недавно вокруг была одна смерть. Звезды, березы, снег, дорога и слабый северный ветер. И скрип лыж. Он чувствовал, как капля за каплей уходит из рук тепло, как деревенеет лицо, как все тело становится холодным. Тогда, под стогом, пришла ленивая мысль: «Уснуть». Если б он уснул, его нашли бы только весной. Он ясно представил себе, как возчики приезжают за сеном, берут вилами последние пласты и находят его. Лицо объедено лисами… И все в нем восстало против этой мысли. И он заставил себя вылезти из-под стога и опять идти. Звезды, березы, снег, дорога и слабый северный ветер. И вдруг запах дыма.

До чего же хорошо жить! Он шевелит правой рукой. Больно, но он чувствует все пальцы. Вот один, вот другой… Все пять. И на левой все пять. Хорошо иметь на руках все десять пальцев.

— Проснулся, хлопчик?

— Проснулся, — говорит Петя.

Он улыбается и чувствует свое опухшее лицо. Оно словно картонная маска, оно все мокрое от гусиного сала. Это старуха раздобыла и мажет. Она добрая. Валенки и шапку его куда-то унесла, так это не со зла. Она боится, что он убежит. А ему бежать никуда не хочется.

— Не закалел?

— Нет.

— А я, старая, совсем памяти решилась. Трубу на ночь не закрыла. Просыпаюсь утром — в избе, как на улице. Ну, думаю, мой хлопчик закалел. Тулупом тебя укрыла.

Замечательная старуха. Самое замечательное в ней то, что она ни о чем не расспрашивает. Она даже не спросила, как его звать. Хлопчик да хлопчик и все.

Петя сидит на лавке у окна. Окна низкие. Внизу морозные узоры. Вверху чистые просветы. Видна дорога. Редкие жерди поскотины. Через дорогу темные большие ели. На ветвях снег. Снег все ярче голубеет. В небе бледная уходящая луна. Это тоже жизнь… Хорошо.

По дороге трусит мохнатая, запряженная в сани лошадь. Морда у нее белая. Закуржевела. На санях бастрик, вилы. Кто-то лежит, подняв широкий воротник тулупа. И снова дорога пуста.

Вот так бы и жить. Без школы, без уроков.

Старуха зовет поснедать. Петя смотрит на руки старухи, они морщинистые, узловатые, с изработанными, распухшими суставами. Кожа на них, как коричневая перчатка, которая велика.

Старуха прижимает круглую буханку хлеба к груди и отрезает ломоть тонким источенным ножом. Такого хлеба Петя никогда не ел. Он удивительно душистый. В нижнюю мучнистую корочку впечатался уголек. А верхняя — румяная, гладкая.

Петя тянет суп из деревянной ложки. Губам больно. Они в трещинах. Картошка, пшено и ломтики копченой рыбы.

— Ешь, хлопчик!

Хлопчик ест. От такого супа за уши не оттянешь.

— Вы, бабушка, одна живете?

— Одна, как есть одна.

— А свои у вас есть?

— Муж был да братья. Их Колчак еще в гражданскую побил. Сын Андрей с этой войны не пришел. Я, как похоронную по нем получила, в уме мешалась. В тайгу убегала. Девять ден где-то пропадала. Не приведи бог. А потом отошла.

— Как же вы, бабушка, живете?

— Много ли мне надо? Пенсия у меня от колхозу. Огород. Корову не держу. Тяжело. А моложе была, держала. Курочки вот у меня.

— Скучно, наверно?

— Когда и скучно, всяко бывает.

Старуха садится прясть. Петя ходит неслышно в шерстяных носках, заглядывает во все углы. Старуха спрашивает:

— Ты что шарашишься? Может, не наелся?

— Нет ли у вас книг, бабушка?

— Чего нет, того нет. Грамоты я не знаю.

— Вы не учились?

— Не пришлось. Маленько начинала, правда. Жил у нас старик один. Из ссыльных. Ясный такой. Никого у него не было. Он учил, кто хотел. И я к нему бегала. Совсем еще девчоночкой была. Буквы узнала. А потом отец запретил. Ни к чему, говорит, голову забивать.

— Как это — ни к чему?

— Раньше вся жизнь в хозяйстве была. Круглый год без раздыху. По весне чуть проталины откроются — дрова резать, потом сеять, потом дрова возить, а тут покос, полоть надо, огороды, рыбу ловили, жали, зимой молотили, пряли, кто способный, охотился. А женски больше со скотиной. Скотины помногу держали. Из-за нее и жизни не видели. Теперь-то жизнь легкая — ребятишки работы не знают, учатся…

Приходит молоденькая фельдшерица. Блондинка, пахнущая морозом, румяная, точно в таких же бурочках, какие оставил Петя в Полночном. Под шубой у нее белый халат.