Леонид Гартунг - Повести и рассказы

Помолчав, продолжал:

— Между прочим, я писал одно время о Батенькове — что-то длинное, то ли статью, то ли очерк…

— Напечатали?

— Зачем?.. Для себя, чтоб уяснить. Да, еще об одной черте его — можно бы назвать ее неподдельностью. Ничего напоказ, все глубоко искренне… И знаете, в ком я обнаружил эту черту? В Чехове. А вот Бунин не то — мельче.

Я сидел, слушал и молчал: что я мог сказать? Мне было стыдно за мое невежество. Бунина я никогда не читал, Чехова знал слабо. А Буров жил в мире этих людей, говорил о них, как о своих близких знакомых. Меня поражала его осведомленность в литературе и истории. Из русских писателей он чаще всего восхищался Чеховым.

— Человек удивительного мужества. Ведь немалое мужество нужно для того, чтобы быть скромным. Не выпячиваться, не лезть людям в глаза, не пьянеть от славы. Делал свое дело и никому не давал понять, что он велик. Не кричал о своих творческих открытиях, хотя открыл путь современной прозе. И что, пожалуй, самое главное — жил согласно своим убеждениям… Это не так-то часто встречается… Бывает: пишут одно, а делают другое…

Почти всегда эти разговоры происходили у костра, в обеденный перерыв. Я лежал на сухой траве, а он сидел, подбрасывая в огонь хворост. Говорил, словно с самим собой, рассматривая на ладони пожелтевшие осиновые листья.

— Жизнь трагична по своей сути, ибо почти всегда кончается страданием, сожалением о том, что не все успел сделать. Поэтому так завидую тем, кто погиб в бою за достойную цель. Мы с вами, кажется, окончательно лишены этой возможности.

— Чем вы больны? — спросил я.

— Почки, — неохотно ответил он.

Тогда же, на поле, он высказал мысль, о которой я потом часто думал:

— Обидно загромождать жизнь всякими пустяками. Это преступление против самого себя.

— Что вы считаете пустяками?

— А вот это самое — крохоборство, заботы о собственной персоне и о близких. Впрочем, от этого никуда не денешься. У вас есть жена? Нет? Я так и думал. И не торопитесь приобретать. Для себя самого я бы никогда не рылся как крот в земле. А для них, как видите…

— Кто у вас дома?

— Женя и Женя. Жена и сын. Прошлое и будущее.

Скажи так кто-нибудь другой, показалось бы книжно, но в его устах это звучало естественно, к тому же заметно было, что он тотчас забыл о сказанном.

— А кто у вас жена?

— Библиотекарь. Но это не важно… Между прочим, вы читали Вашингтона Ирвинга? Повесть о Рип ван Винкле. Какая прелесть. Обязательно прочтите. Я бы рассказал, но когда пересказываешь, исчезает интонация автора, а очень часто самое сладостное именно в этом неуловимом. «Евгению Гранде» читали? Ну, что вы, надо прочесть. Обязательно.

— Кто она? — спросил я. — Девушка?

Он улыбнулся.

— Вы еще в том возрасте, когда привлекают девушки. Придет время, и вы поймете, что женщины гораздо интереснее. По крайней мере, с ними всегда есть о чем поговорить. А Чернышевского вы любите? Проходили? Этого мало… Бывает героический порыв. Это тоже великое дело, не всякий на него способен. Но есть люди, у которых вся жизнь подвиг. Такова жизнь Чернышевского. Он никогда не угодничал и не кривил душой… Или помните Михаила Лунина? Непосредственно в восстании декабристов он не участвовал. В это время он служил в Варшаве адъютантом главнокомандующего польской армией наследника престола Константина. Тот ценил и уважал его, как толкового и честного офицера. После восстания Лунин предполагал, что его арестуют, и попросил Константина отпустить его на силезскую границу для охоты на медведей.

— Ты убежишь, — сказал Константин.

— Даю честное слово — вернусь, — ответил Лунин.

И Константин позволил ему поехать на охоту. Точно в назначенный срок Лунин вернулся, и тотчас был арестован. Его поместили в Выборгскую крепость, где он находился в ужасных условиях. Крыша над его камерой протекала. Генерал-губернатор Финляндии инспектировал крепость и разговаривал с каждым заключенным. Лунина он спросил:

— Есть ли у вас все необходимое?

Лунин ответил иронически:

— У меня есть абсолютно все. Не хватает только зонтика.

Вздохнув горько, Буров продолжал:

— А у меня не жизнь, а сплошная чепуха. Я вечно болел, несколько раз умирал, и всегда стоял передо мной вопрос: «Быть или не быть?» Жениться, конечно, не надо было. И вот странно — знаю, что ни к чему не годен, а чем дольше живу, тем сильнее жить хочется. А к чему, спрашивается? Помоложе был — хоть писателем мечтал стать.

— А теперь?