Рышард Клысь - «Какаду»

— Я не знаю…

Жеребец злобно скривил рот и сказал Толстяку:

— Джек, он говорит, что не знает, откуда он тут взялся.

— Думаешь, этот тип хочет нас надуть?

— А ты как считаешь?

— А дьявол его разберет…

— Дать ему по зубам? — спросил Жеребец.

— Нет, Джордж, — засмеялся Толстяк. — Зачем марать руки о дерьмо. Спроси еще раз, что он делает на этом кладбище?

— А может, он некрофил, Джек?

— Ох, — хохотнул Толстяк. — Вот бы здорово увидеть такое! Джордж, я много отдал бы, чтобы посмотреть, как такой тип забавляется с трупом. Да нет, он слишком стар, чтобы заниматься этаким…

— Кто его знает!

— Ты о чем?

— Может он еще что-нибудь или нет…

— Да ты только посмотри на него!

— Глупый ты, Джек. Такие, как он, те еще пакостники, только и охотятся за молоденькими девочками…

— Не может быть!

— Точно. Можешь мне поверить, я знаю, что говорю. Видывал таких…

— Может, ты и прав…

Жеребец обратился к Хольту:

— Ну так что, пройдоха? Почему ничего не говоришь? Мы хотим знать, откуда ты здесь взялся…

Хольт беспокойно зашевелился.

— Это трудно рассказать в двух словах, — заговорил он, поразмыслив. — Я вместе с приятелем спрятался в воронке от бомбы, а потом раздался взрыв, и нас засыпало землей. Я потерял сознание и очнулся только под утро…

Жеребец глянул на труп, свесившийся с башенки танка.

— Ну хорошо, — буркнул он. — А потом? Говори, что было дальше?

— Я выбрался из-под земли, — заторопился Хольт. — И не знал, что мне делать. Сел вот на этот ящик и стал ждать…

— Чего ты ждал?

— Вас, — ответил Хольт. — Ждал первого американского патруля…

— Вот это да, ничего себе!

— Я хотел сдаться в плен, — поспешно объяснил Хольт. — Все время на фронте я только об одном и думал — как можно быстрее попасть в руки американских солдат…

Жеребец рассмеялся.

— Что случилось, Джордж? — спросил с любопытством Толстяк. — Этот тип сказал что-то смешное?

— Ой, да, — ответил Жеребец, не переставая смеяться. — Он ждал нас. Говорит, ни о чем другом не мечтал на этой дерьмовой войне, кроме как о встрече с нами…

— О’кэй, — проговорил с одобрением Толстяк. — Скажи ему, что он может опустить руки. Этот старик начинает мне нравиться. Он забавный…

Жеребец кивнул головой и произнес улыбаясь:

— Можешь опустить руки.

Хольт тотчас воспользовался разрешением. Руки болели все больше, а кисти совсем уже одеревенели.

Толстяк изучающе присматривался к нему. Дотронулся рукой до распахнутой полы его шинели и спросил:

— Ты не ранен?

Хольт беспомощно пожал плечами. Он не понимал по-английски. Посмотрел на Жеребца.

— Он тебя спрашивает, не ранен ли ты, — пояснил Жеребец.

— Нет, — ответил Хольт. — Со мной все в порядке…

— А тогда откуда взялась кровь на твоей шинели? — удивился Жеребец. — Тебя, наверное, все-таки задело…

— Нет.

— Слышишь, Джек? Этот тип упрям как осел. Говорит, не ранен…

— Черт с ним. Кончай это. Я все равно ничего не понимаю, что он там бормочет…

— А куда ты дел своего приятеля? — спросил подозрительно Жеребец.

— Он погиб.

— Ты в этом уверен?

— Да. Мы лежали рядом, и ему в голову попал осколок снаряда…

— Не может быть! — осклабился Жеребец.

— Правда…

Жеребец, оживившись, посмотрел на Толстяка и сказал:

— Ты слышал, Джек?

— Что еще?

— Старый пройдоха говорит, что его приятель погиб…

— О’кэй! — сказал Толстяк флегматично. — Можешь ему сказать, чтобы он поцеловал меня в задницу. Наплевать мне на его приятеля…

— Это был хороший человек, — проговорил Хольт.

— И в самом деле умора, Джек, — сказал Жеребец Толстяку. — Он все еще талдычит о своем приятеле, мол, хорошим человеком был…

— Черт побери. Ты слышал когда такой вздор?

— Нет…

— Я тоже! — признался Толстяк. — Интересно, зачем он это говорит?

— Не догадываешься?

— Откуда мне знать?

— Подумай, Джек. Поработай котелком…

Толстяк нахмурил брови. Минуту спустя сказал со вздохом:

— Не получается, Джордж. Ничего не приходит в голову.

— О мертвых не полагается говорить плохо … — сказал Жеребец. — Теперь дошло?

— Вот оно что!

Толстяк рассмеялся. Хольт с беспокойством прислушивался к их разговору. Странно, о чем они так долго могли рассуждать? Тщетно старался он хоть что-нибудь понять из того, о чем они говорили. Когда Толстяк перестал смеяться, Хольт обратился к верзиле и еще раз настойчиво повторил, как будто хотел убедить в этом самого себя: