Рышард Клысь - «Какаду»

— Садись с нами, малышка.

Она села и посмотрела на него с удивлением.

— Что это ты такой важный? — спросила она.

— Выпьешь?

Она, поколебавшись, кивнула головой.

— Одна рюмка не повредит…

Раубеншток налил ей.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Отцепись, — лениво проговорила она. — Я уже один раз тебе сегодня говорила, что я Изольда…

Раубеншток, просияв, обратился к Хольту:

— Ты слышал, старина? Ее зовут Изольда…

Хольт недовольно пожал плечами.

— Оставь ее в покое, — сказал он раздраженным голосом. — Чего ты хочешь от нее?

— Боже ты мой, — продолжал ерничать Раубеншток. — Изольда в борделе! Мир рушится…

Он опрокинул одним махом рюмку, отставил ее и с интересом посмотрел на рыжую.

— А ты? — спросил он.

— Что? — откликнулась та нехотя. — Чего тебе от меня надо?

— Как тебя тут кличут?

— О господи Иисусе, все ему нужно знать! — процедила она со злостью. — Не будь таким приставучим!..

Раубеншток как-то противно рассмеялся.

— Пойдешь со мною? — спросил он рыжую.

— Нет, старичок, — ответила она спокойно. — Не теперь. Вымоталась…

— А может, все-таки?..

— Возьми лучше Изольду…

— Предпочитаю тебя.

— Изольда очень хорошая девочка. Развлечешься с нею по первому классу. Можешь мне поверить…

— Черт подери, больно толстая.

— Ну и что из этого? — усмехнулась девица. — Смешной ты какой…

— Ну так что будем делать?

Рыжая хмуро посмотрела на Раубенштока.

— Не будь такой свиньей, — отрезала она невозмутимо. — Я тебе сказала, оставь меня в покое. Дай заработать Изольде, говорю тебе — девочка первый класс.

Раубеншток поднялся из-за стола.

— Подожди меня, Вильям, — сказал он. — Управлюсь с этой толстушкой и сразу вернусь…

Раубеншток пошел за Изольдой, а Хольт, сидя в одиночестве над недопитой бутылкой вина (рыжую забрал у него какой-то молокосос танкист лет девятнадцати с нашивками сержанта), нетерпеливо ждал возвращения приятеля, с которым хотел потолковать. Времени у него оставалось уже немного. Он был даже доволен тем, что у него забрали рыжую. Присутствие девицы все больше смущало его, он не знал, о чем с нею еще поговорить. Ее уход избавил его от неловкой ситуации. Лучше будет, если Раубеншток, вернувшись, застанет его одного. Долго ждать не пришлось. Даже и получаса не прошло, как Раубеншток появился у столика, уже спокойный, владеющий собою. Молча налил рюмки, придвинул себе стул и сел напротив Хольта, а потом спросил, не глядя в глаза:

— Как живешь, старина? Все в порядке?

Хольт кивнул.

— Да так, потихоньку. А ты как?

— И не спрашивай…

— Совсем плохо?

— Терпения больше нет, — буркнул тот с отчаянием. — Я уже сыт всем этим по горло…

Хольт внимательно посмотрел на него. Он заметил в его внешности перемены, в которых сам Раубеншток, наверное, не отдавал себе отчета. Он сильно поседел и поэтому казался старше, лицо бледное, с землистым оттенком, черты заострились, как у больного.

— Пора кончать, — сказал Раубеншток угрюмо. — Если это протянется дольше, нам крышка…

Хольт быстро оглянулся вокруг, страшась, что кто-то может их услышать, но солдаты пили под непрерывный гвалт и терпеливо ждали своей очереди, не обращая на них никакого внимания.

— Легко тебе говорить — надо, мол, кончать, — почти прошептал он. — Ведь от нас не зависит…

— А от кого?

— Сам знаешь…

— Знаю, но хочу услышать твое мнение.

Хольт молчал. Выжидательно смотрел на Раубенштока. Непонятно, куда тот клонит.

— Ну, как считаешь?

— К черту, — выругался Хольт. — Ты что, с луны свалился?

— Ты о чем?

— Зачем эти глупые вопросы?

— А что я сказал глупого?

— Ты думаешь, мне не надоела эта бойня?

— Всем уже надоела.

— И вообще, к чему эта пустая болтовня?

— К тому, что некоторые успели совсем неплохо устроиться…

— Мне от этого не легче, — бросил со злостью Хольт. — Мне нет дела до других. Будь моя воля, я бы тоже пристроился где-нибудь в тылу…

Раубеншток наклонился над столом и, наливая в рюмки вино, сказал приглушенным голосом:

— Я не имел в виду тыловиков…

— А кого?

— Тех, кто ушел отсюда…

Хольт нахмурил брови.

— Ну, не хотел бы я оказаться в их шкуре, — процедил он презрительно. — Рано или поздно они попадутся, и тогда им несдобровать…

— О чем ты говоришь? — удивился Раубеншток.

— О дезертирах…

— Я совсем не этих дурней имел в виду.

— А кого же?

— Я говорю о ребятах, которые попали в плен к американцам…