Джонатан Франзен - Безгрешность

– Она явно что-то для вас до сих пор значит.

– Пип, послушайте, мне очень жаль, что я ничего вам не сказал. Лейла настаивала, чтобы я вам позвонил. Напрасно я ее не послушался.

– Ну, так теперь я вам сообщаю, как вы можете мне это возместить. Сесть на самолет и приехать сюда.

– Но зачем? С какой целью?

– Потому что если вы не приедете, я не желаю иметь с вами ничего общего.

– Для нас это была бы потеря, точно вам говорю.

– Как бы то ни было – неужели вам самому не хочется с ней увидеться? Хотя бы раз после стольких лет. Я лично прошу об одном: чтобы вы друг друга простили. Я хочу общаться с вами обоими, но я не смогу, если буду чувствовать, что, общаясь с одним из родителей, предаю другого.

– Меня вы не можете предать никак. У меня нет на вас никаких притязаний.

– Зато у меня на вас есть. И вам никогда не приходилось ничего делать ради меня. Это моя единственная просьба.

В трубке раздался тяжелый вздох Тома, прошедший через часовые пояса.

– У вашей мамы вряд ли дома водится спиртное.

– Я позабочусь, чтобы оно было.

– А сроки – когда вы предполагаете? В следующем месяце?

– Нет. На этой неделе. Скажем, в пятницу. Чем дольше вы и она будете раздумывать и откладывать, тем будет трудней.

Том вздохнул еще раз.

– Я мог бы в четверг. Пятничные вечера у меня для Лейлы.

Пип ощутила укол неприязни и испытала соблазн настоять на пятнице. Но путь к восстановлению дружбы с Лейлой и так выглядел довольно долгим.

– И еще одно, – сказала она.

– Да, – отозвался Том.

– Я постоянно слежу за “Денвер индепендент”. Все жду вашей большой статьи об Андреасе.

– Он был нездоров, Пип. Я видел его перед самой гибелью, видел, как он прыгнул со скалы. В отношении него у меня одно чувство: печаль. Лейлу раздражает посмертное преклонение перед ним, но у меня не поднимается на него рука. Он был самым замечательным человеком из всех, кого я знал.

– “Экспресс” все еще ждет от меня чего-то о нем. Я чувствую то же, что и вы: печаль. Но я и другое чувствую: кто-то должен сообщить, как все было.

– Про убийство? Смотрите сами, вам решать. Помимо прочего, могут быть последствия для его бывшей подруги, которая ему тогда помогла. Последствия судебного порядка.

– Об этом я не подумала.

– Он оставил признание, которое его люди скрыли. Это вы могли бы, если захотите, попытаться раскопать и предать гласности.

Не озабочен ли Том и на свой счет как пособник в перезахоронении трупа? Вряд ли, подумала Пип, если он поверил, что она и правда не читала его мемуаров.

– Понятно, – сказала она. – Спасибо.

Когда мать вернулась с работы, Пип сообщила ей о предстоящем. К своему облегчению, Пип увидела, что мать не сошла с катушек сразу же. Причина, однако, была в том, что она сочла всю эту затею бессмысленной.

– Что, скажи на милость, я такого сделала, за что меня надо прощать?

– Гм… например, родила меня и ничего ему не сказала. Это не так мало.

– Как он может винить меня в этом? Он бросил меня. Он не желал про меня больше слышать и знать. И получил от меня это. Как и все остальное. Он всегда получал то, что хотел. Как мой отец.

– И все же на каком-то этапе ты должна была ему про меня сообщить. Скажем, когда мне исполнилось восемнадцать. Напрасно ты этого не сделала. Сколько можно злиться?

Мать сопротивлялась, но в конце концов уступила.

– Раз ты так говоришь… – сказала она. – И только потому, что ты так говоришь.

– Мама, держат зло слабые люди. Сильные – прощают. Ты вырастила меня сама. Сказала нет деньгам, которым никто в твоей семье не мог ничего противопоставить. И ты оказалась сильнее Тома. Ты положила этому конец – а он не мог. Ты получила все, что хотела. Ты победила! И поэтому можешь позволить себе его простить. Как победительница. Правда же?

Мать хмурилась.

– И ты к тому же миллиардерша, – добавила Пип. – Это тоже победа в своем роде.

Наутро они поехали на автобусе в Санта-Круз. Было ясно и холодно: промежуток между ливнями. Бездомные кутались в спальные мешки с головой, на фонарных столбах трепетали от ветра рождественские банты, небо, кружа, наполняли чайки. В парикмахерской матери Пип сделали прическу: прямо-таки шквал секущихся волос. Потом Пип повела ее в маникюрный салон, и там это была Анабел, а не ее прежняя мать: Анабел велела маникюрше-вьетнамке не срезать ей кутикулы, Анабел объяснила Пип, что удаление кутикул – мошенничество: они очень быстро снова вырастают, и их опять надо удалять. Анабел энергично перебирала и отвергала платья на вешалках, обходя магазин за магазином, хотя терпение Пип давно уже иссякло. Платье, которое она наконец сочла “адекватным”, было сшито под старину; длинное, с широким подолом и двумя линиями пуговиц на груди, выдержанное в стиле “учительница из прерий”, оно не было лишено сексуальности. Пип пришлось признать, что это самое подходящее из всех платьев, какие они видели за утро.