Карлос Сафон - Тень ветра

— Сестры Последней Муки или какая-то мерзость в этом роде, — сказал Фермин. — Плохо то, что они всячески блюдут секретность (совесть нечиста, насколько я понимаю), и нам придется проникнуть туда хитростью.

Хозяева приюта Святой Лусии как раз набирали постояльцев из одиноких стариков, безнадежно больных, умиравших, голодающих, безумцев и случайно затесавшихся между ними ясновидящих, населявших мир барселонского дна. На свое счастье, многие после поступления надолго не задерживались, местные условия и окружение не способствовали долгожительству. Как утверждал Фермин, покойных увозили на рассвете, и они совершали свое последнее путешествие в телеге фирмы с сомнительной репутацией из Оспиталет-де-Льобрегат, специализирующейся на производстве мясных и колбасных изделий, которая чуть позже оказалась замешана в каком-то темном скандале.

— Вы это придумали, — запротестовал я, угнетенный картиной дантового ада.

— На такое у меня не хватило бы фантазии, Даниель. Вы сами все увидите. Лет десять назад я был там по какому-то делу и могу сказать, что ваш Хулиан Каракс вполне мог бы быть тамошним декоратором. Жаль, что мы не захватили лавровый лист, дабы отбить тамошние ароматы. Мы и так довольно настрадаемся, чтобы попасть внутрь.

Не ожидая ничего хорошего, мы шли по улице Монкада. В эти вечерние часы сумерки уже скрывали ее старые дворцы, превращенные в склады и мастерские. Литания колоколов базилики Санта-Мария дель Map отсчитывала наши шаги. Я вдруг почувствовал, что какое-то едкое горькое дуновение примешалось к холодному зимнему ветру.

— Что это за запах?

— Мы на месте, — объявил Фермин.

Гнилые деревянные ворота пропустили нас во внутренний дворик, где газовые фонари отбрасывали блики на горгулий и ангелов со стертыми от старости каменными лицами. Ступеньки крыльца вели к туманному прямоугольнику света — главному входу в приют. Вместе с желтовато-красным газовым светом оттуда смутной дымкой сочились миазмы, и кто-то разглядывал нас, стоя в дверях. В полумраке можно было различить угловатый хищный силуэт, ядовитый взгляд; в руке у человека была деревянная бадья, которая дымилась и издавала непередаваемое зловоние.

— Радуйся-Дева-Мария-Непорочно-Зачавшая, — с готовностью на едином дыхании выпалил Фермин.

— А гроб? — кратко ответил глухой голос сверху.

— Гроб? — в один голос переспросили мы с Фермином.

— Вы разве не из похоронной конторы? — Голос монашки звучал устало.

Мне стало интересно: был ли это комментарий по поводу нашего внешнего вида или собственно вопрос. А Фермин посветлел лицом от такой неожиданной удачи.

— Гроб в фургоне. Сначала мы хотели бы осмотреть клиента. Профессиональная необходимость.

Меня затошнило.

— Я думала, сеньор Кольбато сам приедет, — сказала монашка.

— Сеньор Кольбато просит прощения, но в последнюю минуту его задержало очень сложное бальзамирование. Силач из цирка.

— Вы работаете в похоронной конторе с сеньором Кольбаго?

— Мы — его правая и левая руки соответственно. Вильфредо Вельюдо к вашим услугам, а это мой помощник, бакалавр Самсон Карраско.

— Очень приятно, — добавил я.

Монашка еще раз окинула нас оценивающим взглядом и, видимо не найдя ничего подозрительного в двух огородных пугалах, стоявших перед ней, кивнула.

— Добро пожаловать в приют Святой Лусии. Я — сестра Ортенсия, это я вас вызвала. Следуйте за мной.

Мы молча шли за сестрой Ортенсией по коридору, похожему на пещеру, здешний дух напомнил мне запах тоннелей метро. По обе стороны зияли дверные проемы, за которыми угадывались освещенные свечами помещения. Там, у стен, рядами стояли кровати, покрытые москитными сетками, колышущимися наподобие саванов. Слышались стоны, через сетчатые занавеси угадывались силуэты тел.

— Сюда, — указала сестра Ортенсия, опережавшая нас на несколько шагов.

Мы вошли в просторный подвал, в котором я без особого труда представил себе интерьер «Тенебрариума», описанного Фермином. Полутьма скрывала то, что на первый взгляд казалось коллекцией восковых фигур, рассаженных по углам и забытых, с мертвыми стеклянными глазами, которые блестели при свете свечей, как латунные монеты. Я подумал, что это, наверное, куклы или остатки экспонатов старого музея, но потом заметил, как они двигаются: медленно, осторожно. У них не было ни пола, ни возраста, полуистлевшее тряпье прикрывало их тела.

— Сеньор Кольбато сказал, чтобы мы ничего не трогали и не вытирали, — сказала сестра Ортенсия извиняющимся тоном. — Мы только положили несчастного в один из ящиков, потому что он начал подтекать, только и всего.