Людмила Бояджиева - Пожиратели логоса

В коридорах пятого этажа, мягко горели вжавшиеся в стены бра, звук шагов тонул в пухлом ковролине, невнятно и коротко бубнили приглушенные голоса. Людей в коридоре спящего отеля находилось отнюдь не мало, но их присутствие оставалось почти незаметным, поскольку сосредоточенные, загадочно молчаливые мужчины имели, конечно же, отношение к компетентным и весьма дисциплинированны органам. Подобно взбесившейся скрипке в чинном заговоре оркестра, игравшего «пиано», прорывались из холла истерические дамские вопли. Рыдавшую успокоили именно к тому моменту, как из бесшумного лифта вышел человек в штатском внушавший притихшему персоналу очевидный трепет. Самый стройный из ожидавших, с незримыми погонами капитана под серым гражданским костюмом, вытянулся перед Очиным и ловко толкнул рукой дверь углового люкса. Матовый глянец карельской березы с карими глазками по золотистому полю, подался внутрь, в полутемную тишину просторных апартаментов. Пахнуло крепкими парфюмерными запахами и ещё чем то таким, от чего образы Лазурного побережья сильно померкли в сознании полковника, а явились другие, из иных источников информации.

Три случая за двадцать дней, объединенных капитаном Пахайло в серию под кодовым названием «Арт Деко» — это неспроста. Это мерзко, гадко, совершенно не к стати и похоже — надолго.

Некогда Василий Пахайло учился на филологическом отделении МГУ и теперь охотно пользовался полученными знаниями. Хоть и объяснил непосредственному шефу — полковнику Очину все про «арт» и про «деко», но гаже этого вполне невинного сочетания слов полковник после знакомства с картиной преступления представить не мог — такова сила рефлекса, зафиксированного в образе. Вот например, стоит вытянуться во фрунт, выпятить грудь колесом и сами по себе рвутся из горла слова «Служу Советскому Союзу». И гимн, что сочинен Михалковым в соавторстве с Эль-Регистаном, звучит — разливается. Логически этого не объяснишь, поскольку к социалистическим методам государственного управления и его органам безопасности пятидесятилетний полковник относился критически и начало демократических реформ встретил с искренним энтузиазмом. Вот уже потом… Не стоит отвлекаться.

Полковник Очин — человек вида совсем не начальственного, но с весомым внутренним содержанием, мелкий, жилистый, скорее лысоватый, чем пышноволосый, однозначно русофильски — по типу «кувшинное рыло» сконструированной наружности, осторожно повел носом.

— Картина типичная — серия «Арт-деко», — веско обронил физически развитый до полного плакатного совершенства капитан Василий Пахайло. Разве что стилистическая концепция несколько иная.

— Что на этот раз? — поднял белесые брови полковник.

— Вот, — капитан протянул варварски сорванную обложку книги. Твердый переплет. Портрет автора. Концептуалист.

— «В. Воронин. Голубой жир» — прочел полковник с глубоким отвращением. — Из нетрадиционных, что ли? «Голубой»! Развели, понимаешь ли, пидеров! — он смачно, но без фантазии выругался. Вдруг опустил веки и сомнамбулически продекламировал: «Февраль, набрать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд». Это ещё откуда впорхнуло?

— «Мело весь месяц в феврале и то и дело…», — с готовностью подхватил капитан. — Борис Пастернак.

— Ты с этим завязывай! — стиснул зубы Очин. — С пророчествами своими… «То и дело…» Накаркаешь!

— Виноват! Пастернак о любви писал: «…свеча горела на столе, свеча горела.» Ассоциативно по поводу февраля вырвалось. Привычка такая цитировать. Форма борьбы со стрессом. У вас учусь, — спохватился капитан, подавляя вспыхнувшее желание провести анализ спонтанных высказываний старшего по званию. И ещё более сильное желание придушил в себе капитан бежать отсюда подальше — намного дальше Сочинского санатория. Тоскливо глядя в мутный рассвет за шторой, он вздохнул: — Весной, полагаю, ещё туже гайки затянут… Авитаминоз, гормоны, экстаз. Инфляция к тому же. Смотреть будете? — Капитан кивнул на дверь в санузел, непосредственно перед которой, выражая замешательство присутствующих, произошел этот поэтический диспут.

— Взгляну, — с зубовным скрежетом выдохнул Очин. Посылая мысленно всех в самые отдаленные инстанции, и тщетно думая о прогулке в пихто-самшитовой роще Дагомыса, он шагнул в ярко освещенное помещение санузла двухкомнатного люкса. И застрял в дверях, но назад податься не мог — отступление перекрывало массивно-тренированное тело успевшего досконально ознакомиться с обстановкой капитана.