Кока Феникс: Люсипаф

— В пиджаке, брюках, галстук, рубашка, а сверху панама!

— И очки зеленые! — подытожила Подруга. Лопоухий замер, наблюдая, как она метко справляется с водицей. — И очки, Йокочка, зеленые? — А, да, да он в очках. Точно: зеленые очки. Солнца нет, ничего нет, а он… — Так это Клюква. — Кто? — Клюковякин

Женька. Я его Женечкой зову. Мой аккомпаниатор. Очень, очень хороший пианист. И растяжечка классная. И, что главное, чувствует инструмент. И меня…

«Ну, понесло! — тихо подумал Лопоухий. — Это надолго. Тема ведь такая первостепенная, Клюква!»

Он особенно откровенно рванул кусочек кожицы со стула.

— Ты что, Йокочка! — кинулась к нему Подруга. — Ох, Юра, извини, я не нарочно. Просто нервничаю. — Ну, ничего, ничего, — оказалась рядом на лимонном полу Подруга, и упала своим лбом на колено Лопоухого.

— Давай, тебя успокою, — проговорила она осторожно из этого положения.

«Чтобы это могло значить?!» — ушки на макушке. — Да не успокоиться мне! — резко встал Лопоухий, половичка скрипнула. — Я у Пафнутия был… — Ну, женатый человек, — отрекомендовала того Подруга. «Значит, не знает еще!» встрепенулся Лопоухий, и решил почему-то умолчать о том, что у него найдена порча.

— Ладно, Юра, мне как-то нехорошо. Я уйду, — не глядя в сторону расположившейся на полу Подруги, проговорил Лопоухий.

— Тебе что, Женечка не понравился? — начала заупокойно та.

— Причем тут Женечка. Мне одному побыть надо! — чуть не закричал Лопоухий.

— А, ну ладно, — спокойно произнесла Подруга и снова схватила очутившегося под боком котика. — До свидания!

— До свидания, Юра, — скрипнул напоследок лимонным деревом Лопоухий, прикрыл за собой дверь и…

— Ф-ф-у-у-к, — дунула в мордочку Персидскому Шаху Подруга, — Пади, — и выпустила бестию из рук.

Женечка Клюковякин шел против ветра. На закате торжествующе играло с облаками солнце. Оно стягивало их к себе голубыми ладошками, и, как возница, неслось к западу, обдувая Женечку свежим балтийским ветром.

— А-а, — басил Женечка арию Зороастра из Моцартовой «Флейты», — а-а.

Волосы его взметались упругими воздушными потоками, и сердце пронизывало насквозь нескончаемой, казалось, радостью:

«Оленька была беременна! Значит, конец второго распроклятого этажа в Юриной благоухающей хижине, значит, улетает аллергия от его Персидского Шаха, значит, жизнь совершенно меняется, — конец аккомпаниментам, словом…

— Я становлюсь мужчиной! — закричал Клюква, и сорвал панамку и зеленые линзы.

— По ветру ее, легчайшую паутинку! — и понеслась панама.

— Вдребезги! — и разлетелись очки. Женечка сбросил пиджак, галстук, рубаху, оставшееся и побежал, высоко подкидывая колени, в море. Он падал, плескался, глотал соленоватую воду и вдруг, когда ушла из-под ног земля, поплыл важно и торжественно как Орфеева голова.

— Чудеса, — фыркая произнес он, когда захотел взмахнуть руками, и почувствовал, что их у него не было.

Ног? — нет. Туловище? — какое! Голова качалась в волнах Финского залива, мягко жмурилась от выскочившего из-за облаков солнца и фыркала:

— Чудеса! Тут он проснулся. За окном то ли лил дождь, то ли шел снег. Странно, — сказал Женечка, и долго лежал еще так, покрытый до подбородка зеленым верблюжьим одеялом, рассуждая: какая Оленька, зачем она забеременела?

Мысли его плавно зашли в тупик, и позвонила как раз Подруга.

— Юрик, представь! — пересказывал ей свой сон Женечка.

— Вот так-так, — такала перетрусившая Подруга. «А вдруг сбежит к теткам! — саднило ей задницу. — Вдруг сон в руку?! Сегодня у нас что, пятница? Ах ты, беда!»

Но пересилив свои эмоции и взяв нить разговора в собственные руки, она спросила:

— А ты был у Люси? — Нет, — живо ответил Женечка. — Сейчас пойду. Правда, погода… Но дело не терпит отлагательств, правда?

— Правда, юноша, правда, истинная правда. А потом, надеюсь, ко мне? Пообедаем вместе!

— Ах, конечно, Юрочка! — улыбнулся Женечка и попрощался. «Какая Оленька? Странно!» — закрыв на секунду глаза, подумал он, и откинул одеяло со своего свежего утреннего тела.

«Непременно уже третий глаз себе наел бананами», — завистливо поглядывал на Фефелу Лопоухий. А тот скрипел о соотношениях, движениях, положениях. Асцедент, десцедент, гомодромы, дорифорий — лезли все вместе эти труднопроизносимые термины Лопоухому в уши, расчленяя его голову на множество мелких деталек. Нижняя губа у него отвисла, уши сникли, будто завяли вдруг.