Светлана Метелева - Чернокнижник (СИ)

— Я тоже сначала так решил, а потом понял — не ты. Она говорит — в сентябре девяносто четвертого. А по твоим рассказам выходит, что ты брал остальные тома — второго издания — гораздо позже.

…Сентябрь девяносто четвертого… Что-то промелькнуло — не успел поймать… Воспоминание — какое?

— Увидеться бы с девушкой…

— Естественно — надо! Встретиться, расспросить, как следует. Давай-ка я сейчас позвоню — телефон взял, и подъедем, когда ей удобно…

— Подожди минуту…

Передохнул, успокоился. Постарался мягко попросить человека, чтобы договорился он о встрече, но только для меня. Мне не хотелось говорить об «Утопии» при свидетелях. Не мог объяснить — чувствовал: так надо. В конце концов, очень кстати вспомнил предупреждение ректора — и сказал прямо: так, мол, и так, сейчас все эти встречи — дело опасное, мало ли что… Он сначала обиделся — потом согласился.

Набрал телефон — я потянулся за сигаретой, обнаружил — руки дрожат…

Ему ответили. Он спросил: сможешь встретиться с одним человеком, рассказать про книгу и тот случай в поезде. Она поупиралась — недолго; как я понял, боялась, что я из милиции… Но — согласилась. Послезавтра. Послезавтра — как раз ее смена. Встретится на вокзале, у поезда, за полчаса до отправления. Время… Номер… Вагон… Вокзал — Ленинградский…

…Остаток дня прошел странно. Сначала — точно волны необъяснимой эйфории заливали сознание. Я не украл — но я верну, — билось, пело и приплясывало в голове. А потом радость схлынула и напала тоска. Чего я хотел от этой книги? Чего ждал? Почему — до сих пор — верил, что достаточно лишь прикоснуться к потертому тому, перелистать страницы — и откроется мне правда, станет ясным смысл моей истории, обнаружится концовка в моем романе? Я не понимал — ни тогда, двенадцать лет назад, ни сейчас — не мог я понять, что значит для меня на самом деле первое издание «Утопии», тысяча пятьсот шестнадцатый год, Лувен, лебединая песня Чернокнижника…

Октябрь 2006 года.

…Я топтался у поезда минут сорок. Снова и снова прокручивал в голове — да, все верно, все точно: вокзал Ленинградский… Номер… Время… Потом объявили посадку. Побежал по вагонам — спрашивал Инну; смотрели, как на идиота, но в пятом сказали: Инна, это, наверное, с седьмого. Вернулся к началу — седьмой, там обнаружилась большая толстая тетка, нудно выспрашивала, кем я прихожусь Инне, да зачем она понадобилась. Я не стал врать — сказал, мол, договорились встретиться по поводу одного пакета в Финляндию. Тетка еще пару минут думала, потом изрекла: Инна приболела. Мол, позвонила в последний момент, такая вот легкомысленная девица, и теперь ей придется всю дорогу одной корячиться. Но пакет, если надо, передаст. Я поблагодарил, вышел.

Было обидно, но, с другой стороны — ничего страшного. Если Инна осталась в Москве, значит, можно встретиться в любой день — хоть завтра…

Уже на выходе — у самых дверей — задержался, оглянулся — и увидел худую некрасивую девчушку, лет, наверное, пятнадцати. Она сидела на корточках и жалобно плакала. Подошел к ней, спросил, как зовут, что случилось. Сначала дичилась, пыталась убежать, потом поняла, что я не маньяк, рассказала: зовут Леной, мать уехала куда-то, оставила ее одну, без денег, без билета, и что теперь делать, она не знает.

— Что за ерунда? — не понял я. — Как это — мать без тебя уехала? А ты опоздала на поезд, что ли? Так пойдем к начальнику вокзала, посадит тебя на другой, доедешь…

— Да нет, — давясь слезами, ответила она, — куда я доеду? Я же не знаю станцию. — И, отвернувшись, тихо добавила:

— Она, наверное, пьяная была…

Вот оно что…

— Ну а домой вернуться?

— Так я же не местная… Мы с мамой из деревни приехали, здесь у каких-то ее знакомых жили — но я туда не хочу…

Она отвела глаза, шмыгнула носом.

— А в деревню, обратно? Может, денег тебе дать на билет?

— Да нет, спасибо… Мама дом сдала — меня уже туда, наверное, не пустят…

…Позвал ее с собой — не оставлять же на вокзале…

Хозяйкой она оказалась никудышной. Пришлось учить — всему: мыть полы, готовить, стирать. Как она росла — непонятно. Хотя — с такой матерью… Большим умом Ленка тоже не отличалась; похоже, восемь классов всего закончила — и то с трудом. Однако книжками — теми, что лежали у меня дома, на пересылке между магазином и Отделом в университете — заинтересовалась; спрашивала, о чем, да откуда; ахала, смотрела большими глазами. С преувеличенной осторожностью расставила на полках…