Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

«… вследствие чего всемилостивейший султан одобряет принятые вами решения. Точка».

Каковы были решения (принятые, без сомнения, Сулейманом), мы не знали, да нас и не слишком это интересовало. Вахмистр дернул себя за ус и лукаво сказал: «А не отбить ли и нам ему телеграмму?»

«Да ведь он рядышком», — возразил кто-то.

«Не о Сулеймане речь. Я про султана!»

Узнав о подобной возможности, драгуны просто глаза вытаращили. «Видали, что вахмистр-то наш удумал?» Тимошка, запевала, тотчас принялся диктовать, остальные повторяли за ним:

«Турецкому султану. Точка. Низкий тебе поклон от драгунов капитана Бураго. Точка».

«Отстукивай, Мирон Евстатьич, друг!» — кричали со всех сторон, и Мирон Евстатьевич, растянув в широкой улыбке рот, старательно стучал ключом: точка — тире — точка — тире. Но вдруг он поднял голову, поискал глазами Бураго.

«Другой-то провод тоже действует, ваше благородие!» — доложил он.

Другой провод соединял Пловдив с уже освобожденным Татар-Пазарджиком, в суматохе турки забыли его перерезать. Мы все от изумления лишились дара речи. Вообразите только! Находиться в логове зверя, кругом — треск ружейных выстрелов, и вдруг какая-то тонкая медная проволочка может донести ваш голос к своим! Боже правый, в ту морозную ночь это казалось согревающим лучом надежды!

«Попробуй, попробуй-ка!» — склонившись над вахмистром, Александр Петрович почти кричал.

Шутки разом смолкли. Притихшие драгуны впились глазами в своего командира, а он — еще никогда не видел я его таким торжественным, — невольно вытянувшись в струнку, руки по швам, рапортовал:

«Его превосходительству генерал-адъютанту Гурко, командующему западным освободительным отрядом…» Передаешь, Мирон? Так… Дальше… «Докладываю, Ваше превосходительство, что приказ ваш выполнен. Пловдив взят».

Слова его были подхвачены мощным «ура». Мне казалось, что оно достигнет русских позиций прежде, нежели телеграмма. И еще об одном думал я, глядя на раскрасневшиеся от возбуждения бородатые лица. Я думал: не спешим ли мы? Не делим ли шкуру неубитого медведя? И не поплатимся ли за это собственной шкурой?

«Пошли, братцы, здесь нам больше делать нечего!» — сказал Бураго.

Едва мы вышли с вокзала, как раздался чей-то голос:

«Смотрите, смотрите напротив-то! Во всех окнах свет!»

«Напротив» находился ваш злосчастный ресторан, Фрэдди! Минутой позже мы ворвались в него. И пока содержатель излагал капитану поразительные сведения относительно турецкого главнокомандующего, драгуны успели поглотить всю снедь, какую только нашли.

Мой бай Никола, всегда голодный как волк, был, разумеется, в первых рядах.

«Идем, мистер, я кое-что припрятал и для тебя!» — сказал он и потянул меня за рукав, но тут громкий голос Бураго остановил нас:

«К пище не притрагиваться! Она отравлена!» — кричал он, размахивая каким-то пузырьком.

Многое видел я в жизни, но такого урагана криков и проклятий видеть еще не доводилось.

«Как?! Кто это?! Ах, сволочи! Не иначе — Сулейманова работа!»

И, знай, отплевываются.

«А этот старый хрыч куда смотрел? Тащите его сюда!» — проталкиваясь к несчастному синьору Винченцо, громче всех кричал бай Никола. Я не узнавал своего слугу. Волосы его были взъерошены, злобный и вместе с тем мученический огонь горел в глазах. Вообразите себя на его месте, господа. После десяти лет изгнания — ты наконец снова в родном городе. Твоя возлюбленная здесь, почти рядом, а тебя отравили!

«Фельдшера сюда! Где Короленко? Доставить немедля!» — Александр Петрович мгновенно овладел положением.

Но что, в сущности, мог сделать тотчас примчавшийся Афанасий Никитич Короленко? Уж не говоря о том, что был он ветеринарным фельдшером и драгуны в его глазах были не людьми, а чем-то вроде кентавров.

«Взгляните сначала, какой это яд!» — сказал я, когда мне удалось протолкаться к нему. В отличие от военной стратегии, до самого конца войны остававшейся для меня чем-то вроде китайской грамоты, медицина представлялась мне более доступной. Во время службы в Массачусетской милиции я частенько проводил часы досуга в обществе полкового врача за игрой в шахматы либо в приятных беседах о необъятности современной науки. Поэтому я взялся прочитать, что написано на этикетке. Пузырек был из тех, о которых рассказывали вы, Фрэдди, только пустой.

«Кротоновое масло?! — изумленно воскликнул я. — Так вот что добавлено в кушанья!»

Содержатель-итальянец заморгал часто-часто.