Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

В этой горечи Люлюшев почувствовал примирение, намек на перемену в пользу «тех», и это встревожило его.

— Как! — воскликнул он. — Неужели замалчивать все это! Отступить?

— А что, по-вашему, мы можем сделать, дорогой Люлюшев? — Капитан Сираков впервые дружески обратился к своему помощнику. — Будет уже хорошо, если мы вернем этих людей в Болгарию здоровыми и невредимыми. Тогда, может, они нас простят или забудут, все равно… А если не вернем? Разве это зависит от нас?

— Они не дураки! Сами понимают, насколько простираются наши права и возможности… Они не любят нас и поэтому взваливают на нас всю вину!

— Они нас ненавидят, Люлюшев. Ненавидят — точное слово. Зачем вы боитесь его произнести? Лично я свыкся с этим. Везде идет война, везде есть недовольные, очень много недовольных, раз дело дошло до оружия.

— И все-таки… не следует ли… не следует ли поговорить… с каждым в отдельности, может быть, надо… действовать, пока это настроение не стало всеобщим?

— Вы полагаете, есть еще не зараженные недовольством? Едва ли. Может быть, только мы двое не заражены, поскольку не знаем, кем быть недовольными! Или не смеем быть недовольными, потому что… потому что усердно читаем устав, не можем не читать его, так как только в нем вся наша власть и сила на корабле!

Люлюшев не скрывал испуга.

— Впрочем, мы с вами недовольны тем, что они недовольны… Извините… Я говорю о себе… — продолжал Сираков, нахмурясь. — У меня нет семьи — то есть жены и детей. У вас тоже… И все-таки, если вас это интересует, я тоже недоволен. Только, может быть, не знаю, как это выразить, а те, внизу, знают и уже не считают нужным скрывать это… Я недоволен вообще, разочарован, устал, надоело — считайте как хотите! Глубоко сожалею, что стал моряком.

Он поднялся и зашагал по каюте. Люлюшев ошеломленно следил за ним, отшатываясь всякий раз, когда тот проходил мимо; впрочем, вряд ли Сираков сейчас замечал его.

— В морском училище, — продолжал Сираков, — мы жили романтикой дальних плаваний, а воспитывали нас грубо, по-фельдфебельски. Даже интеллигентные и умные воспитатели третировали нас как потенциальных преступников, врагов! Но мы были молоды и вышли в жизнь на свой страх и риск. В то время даже будущая война представлялась нам в ореоле романтики. Помните Скапа флоу [18] Скапа флоу — база английского морского флота в Атлантике во время первой мировой войны. ? Какой подвиг совершил там офицер торгового флота… И этого нам было достаточно, чтобы вообразить, что война — это серия, цепь подвигов, которые ожидают нас, бесчисленные Скапа флоу, еще неизвестные, потому что мы пока не прославили их своим подвигом… Мы презирали морских офицеров, чувствовали собственное превосходство, называли их сабленошами! Мы любили подвиг ради самого подвига и героизм ради самого героизма!.. Вот она — война! И где Скапа флоу? Где подвиг, спрашиваю вас, где героизм? Развозим бочки с вином для банкетов, на которые нас не пригласят, и ежесекундно — страх смерти! Животный страх! Жить столько времени с подобным ужасом в сердце — это больше, чем сто Скапа флоу! А награды нет и не будет. Нет его, подвига! Есть бессмыслица, страх, дурное настроение, ненависть. Погибнем, смерть наша ничего не изменит в истории. Смерть сейчас — самая дешевая вещь, умирают тысячи и тысячи каждую минуту!

Сираков махнул длинной сухощавой рукой, потому что неожиданно заметил недоумение на испуганном лице Люлюшева.

— Значит, ничего не прикажете в связи с этим пьянством… с таким… с таким опасным поведением матросов? — пробормотал Люлюшев.

— Признаюсь, вы меня разбаловали. Я привык соглашаться с вашими предложениями. А каковы они будут в данном случае?

— Я думаю… о чем-то вроде моральной подготовки команды…

— Моральная подготовка команды, — задумчиво повторил Сираков, садясь на стул. — Не знаю. Они и так достаточно ненавидят нас, чтобы раздражать их еще больше! Впрочем, если у вас есть что им сказать, соберите их, поговорите… Но едва ли сейчас подходящий момент для разговоров. Они решат, что мы действительно виноваты в том, что нет смены, и ищем, как оправдаться…

Люлюшев пошел расстроенный, как никогда, однако с порога не забыл доложить:

— На сегодня я приказал продолжать очистку ржавчины.

На шлюпочной палубе плотник Жельо шпаклевал двери. Увидев Люлюшева, стал насвистывать.

Люлюшев обиженно прошел мимо плотника, глядя в противоположную сторону.

…Из дверей своей каюты показался Сираков, он был без формы. Приказал плотнику позвать боцмана.