Олег Сенцов - Купите книгу — она смешная

— И что же нам теперь делать? — наконец вымолвил я.

— Вы выберете себе кого-то другого. Я никогда не стремился стать президентом.

Притихший шок вырвался наружу в виде неконтролируемого кудахтанья Джимовых спутников, которые повскакивали со своих мест и начали наперебой отговаривать своего светилу не принимать таких поспешных решений и передумать. Джим, улыбаясь, отвечал, что это невозможно, тем более, он даже не является гражданином этой страны. После этих слов я заметил, как Елен, незадолго да этого возвратившаяся с курорта свежая и отдохнувшая, весь разговор долго и тщательно рассматривавшая свой и без того идеальный маникюр, так закусила губу, что будь эта нижняя припухлость искусственной, то непременно бы брызнул силикон. Я так и увидел картинки, промелькнувшие в ее голове, между информацией, что Джим не будет баллотироваться, и тем, что местного гражданства нет и у нее самой. За эти полсекунды она наверняка увидела с сотню кадров, где она пьет чай с английской королевой, чуть поджав ноги под стул, или под прицелом сотни объективов мило шутит с американскими сенаторами, далее шла главная страница «Лайф» с ее изображением, кутающемся в леопардовое манто, и подписью: «Африканская львица покоряет мир», и под конец бесконечная череда выходов и маханий на трапе возле личного самолета, каждый раз в разных костюмах и шляпках. Но по истечении полсекунды счастья все эти картинки перевернулись назад и захлопнулись со звуком закрываемой двери в небольшую синюю книжечку с красивым золотым орлом на обложке — Елен впервые в жизни пожалела, что у нее американский паспорт.

Джим тем временем доел и вышел. Я, пристально осмотрев оставшуюся цирковую труппу, которой объявили, что зарплату и в этом месяце снова выдадут опилками и тем, что когда-то ел слон, постучал стаканом о графин, который попросил всех собравшихся пособников революции успокоиться, и предложил вместе подумать, кто, по их мнению, достоин стать кандидатом взамен Джима. И, учитывая популярность в народе товарища Набии, мое финансирование, а также практически полное отсутствие конкуренции, практически сразу стать президентом нашей песочницы. Каждый замер в такой позе, в какой его настигли мои слова, хотя некоторые продолжили дышать.

— Письменные заявления прошу приносить завтра мне, — после этих слов жизнь снова вселилась в подвисшие тела, и все начали пусть не в сильной спешке, но достаточно по-деловому расходиться.

— А ты не такой уж и дурачок, Билл, каким хочешь казаться, — подвела итог встречи Елен, когда остальные вышли и мы остались вдвоем.

Я ответил, что поумнел, лишь благодаря общению в последнее время со столь милой и развитой леди, как она.

— Ну, ну, — ответила, вставая и поправляя юбку, которая была практически ей по самую ватерлинию, бывшая нью-йоркская припортовая леди. — Посмотрим, что у тебя получится, — подытожила она наше совещание и вышла, элегантно работая кормой.

Я понимал, что ночью Елен проведет свою предвыборную работу с Джимом, но не знал, в каком направлении. А жить, работать и бороться рядом с внутренним врагом, ничего не зная о его планах, было не совсем удобно, особенно понимая, что он обладает по сравнению с тобой рядом конкурентных преимуществ, а именно: парой тугих титек и еще более тугих ягодиц. Это меня несколько огорчало, когда я помогал взглядом Елен покинуть обеденную залу, и я подумал, что для будущего процветания страны было бы лучше, если мы с Джимми были гомосексуалистами, но, как говорится: «Ах и увы» и поэтому стабильность страны была постоянно в опасности и особенно в ночное время.

На следующее утро, как по звонку в конце урока, когда послушные ученики сдают свои сочинения, все как один последователи Джима поднесли мне свои заявления с просьбой именно сего подателя сделать кандидатом. «В столь тяжкий для своей отчизны час я чувствую, что могу взять на себя всю ответственность…» — и все примерно в таком вот духе. Сдавали они мне свои витиеватости не все сразу, а по одному, скребясь в дверь моей комнаты. Я поначалу открывал ее и даже разговаривал с каждым из них, а потом просто стал кричать, не отворяя, чтобы совали в щелку под низ. Приходили они каждую минуту-две, и пока я лежал и наблюдал, как из-под двери в комнату пропихиваются белые листочки, я подумал, что податели наверняка по очереди следят друг за другом, выглядывая из-за угла коридора, чтобы не сталкиваться нос к носу с соседом. Но, даже видя, что кто-то сдавал заявление до тебя, и понимая, что кто-то наверняка выглядывает сзади, чтобы сдать после, — все равно несли, каждый с безграничной верой в собственную исключительность. Я дождался последнего, сложил аккуратненько все эти листочки в папочку под названием «Гордыня» и понес их с докладом Джиму — еще шире открывать ему глаза на людишек.