Жорж Кулецкий - Голубой Маврикий

Настроение, которому для подъема требуется хоть какая-то удача, падало. Постепенно подкатывала грусть. Василий сидел на берегу с гитарой, перебирал струны и любовался закатом. Солнце опускалось не спеша, с той же скоростью, что и год, и два года и пятьсот лет назад, а может быть, и пятьсот тысяч лет назад. Когда человек задумывается о времени, он волей-неволей погружается в философско-сентиментальное состояние. Последние лучи солнца высветили верхушки пальм, и постепенно наступала темнота, на небе начинали проявляться звезды в своих непривычных конфигурациях — все-таки южное полушарие.

«Здесь надо бы петь «Гори, гори, моя звезда», — подумал Василий, но, хотя и начал перебирать струны, подбирая музыку хорошо известного ему романса, запеть не решался. У него были свои убеждения — он искренне считал, что есть произведения, которые надо исполнять или хорошо, или не исполнять вообще. Слушать, конечно, не возбраняется. Дома иногда он слушал этот романс в исполнении Бориса Штоколова, Федора Шаляпина, признавал и современного Дмитрия Хворостовского. Было еще несколько романсов, на которые у него, как говорят, рука не поднималась.

Впрочем, для исполнения ему хватало песен Визбора, Никитина и других бардов. Обитатели пляжа зачарованно слушали незнакомую музыку и довольно приятное пение.

Шутки ради Игнат положил перед ним соломенную шляпу, и в нее стали «поступать» средства. Но внимательнее и благосклоннее других слушателей была Юлиана. И Василий, очарованный ее красивыми, благородными чертами лица, аккуратной спортивной стрижкой, пел теперь только для нее.

Если вы думаете о любви с первого взгляда, то попробуйте сразу же, пока не поздно, посмотреть на интересующий вас объект вторично. И как теперь?

Василий и Юлиана сидели на берегу под пальмами. Голландка читала ему Есенина: «Голубая кофта, синие глаза…» — она изучала русскую филологию и была влюблена во все русское. Какой-то ее дальний родственник, она назвала его «дядя Майкл», выучил русский язык, чтобы читать Пушкина в оригинале. Василий пытался и дальше петь, но голос его дрожал. Он отложил гитару, взглянул ей прямо в глаза, а потом… Потом они целовались, купались под луной, снова целовались… Вернулись в отель уже под утро. Счастливые, возбужденные, и каждый уже знал — это только начало.

Вообще-то Василий — самый настоящий сибиряк. Его родители уехали в свое время из Москвы по распределению после физтеха куда-то в номерной Красноярск, там и родился этот красавец, которого можно показывать всему свету как образец настоящего сибирского парня. Учился он нормально, но без блеска, с физикой и математикой родители помогали, но очень любил читать. И начитался… Станюковича. А в результате потянуло его из зеленого моря тайги на голубую гладь морей и океанов, которая все-таки больше зеленоватого цвета. Родители попереживали, но как поется, «сын родился, чтобы плавать, чтобы маме ждать». Отправился он в Питер в мореходку, в Макаровское училище. Благо семейные легенды гласили, что до революции были у них предки, которые даже имели свой дом на Английской набережной. Все шло своим чередом, но на третьем курсе в училище появился какой-то офицер, который прежде всего полез смотреть медицинские карты, потом журналы успеваемости, поведения и т. д. Василий подходил ему по всем показателям — спирометрия такая — бак почти вылетал, ну и рост, вес — в общем, все в порядке. Учился нормально, выпивал со всеми, не скандалил. Замечено было, что любил ходить в Русский музей, в Эрмитаж, увлекался фотографией.

В итоге вызвали его к начальнику курса, в кабинете которого сидел и кавторанг, который копался в личных делах. Там-то и объявили, что он переводится на другой факультет. Прощайте навигационные науки. Так Василий попал в группу «подводников», а вернее — в группу морской пехоты специального назначения. А служат там только офицеры, рост в званиях обеспечен, не говоря уже о денежном довольствии и прочем. В роте Василий встретился с Игнатом, и пошли они вместе тянуть служебную лямку.

Но дом на Английской набережной все-таки всплыл. Как раз на рубеже веков, когда в России кончила бушевать перестройка, во Франции объявились какие-то родственники, пытавшиеся разыскать своих близких в России. Естественно, это быстро стало известно особистам. Поскольку никаких служебных замечаний у Василия не было, только награды за образцовое выполнение заданий командования, то особист решил рассказать парню все, как есть, а вернее, пересказал ему «ориентировку». Для этого вызвали его, уже «капитан-лейтенанта» в Москву, и в уютном кабинете моряк узнал, что в его личном деле в графе «родственники за границей» появилось немало нового. Оказывается, прадед его был статским советником в Петербурге, имел дворянское звание (так что легенда об особняке на Английской набережной как бы подтверждалась), а брат прадеда, можно сказать «прадядя», служил по дипломатической линии, знал несколько языков и был вторым лицом в императорском посольстве во Франции, где благополучно пережил все неприятные события бурного начала прошлого века. Так что в Париже у Василия оказались всякие кузины и кузены Молодовские, которые его и разыскивают. Кузины это еще ничего, а вот кузен, оказывается, служит в морском ведомстве и, по некоторым данным, связан с Сюрте Женераль — французским вариантом того же ЦРУ, только, как говорят, труба пониже и дым пожиже. Но все равно серьезная организация. «Так что, Василий Дмитриевич, сами понимаете, если они вами заинтересовались, то не успокоятся», — подвел итог кавторанг, закрывая папку.